- Приходите завтра в кино на второй сеанс, - вдруг предложила Марина. - Я принесу вам книгу.
- Так быстро? Вы же не успеете.
- Успею. Подумаешь - триста страниц.
Так состоялось наше знакомство.
Поздним вечером, вернувшись в свою каюту, я взглянул на фотографию Ирины и первый раз увидел в ней жену своего товарища, даже проще - замужнюю женщину. Чего я ждал от нее? На что надеялся? Ждал, что однажды мне на пути встретится девушка, удивительно похожая на Иру, и я буду приятно поражен таким сходством?
Марина не была похожа на Иру решительно ничем, но я радовался, ожидая свидания с ней. Я замечал, как в душе начинал разгораться много лет спокойно и ровно теплившийся огонек. Он вспыхивал, тревожил, отвлекал мысли, стараясь завладеть мной целиком. Я немножко побаивался его, но гасить не собирался.
На другой день я купил два билета в кино на самый последний ряд. Какой фильм шел, не помню: должно быть, не соответствующий моему настроению. Я не следил за экраном, хотя и глядел на полотно, а больше, правда украдкой, наблюдал за своей соседкой.
Когда мы вышли из клуба офицеров, я осторожно спросил ее, кто она и почему ее давно не было видно на улицах нашей Завирухи.
- Я полгода отсутствовала, на курсах была, теперь работаю механиком на маяке, - охотно сообщила она и, улыбнувшись, добавила: - Вам свечу. В летнее время мы безработные, книги читаем. Зато зимой…
Да, зимой маяк светил круглые сутки. Я взглянул на часы: без четверти одиннадцать, в Москве куранты скоро пробьют полночь, а здесь солнце висело низко над морем, должно быть над самым Северным полюсом, и не собиралось уходить за горизонт. Небо играло причудливыми переливами, точно северное сияние, море искрилось и сверкало ослепляюще, чайки сновали в золотистых лучах между морем и небом в каком-то неистовом восторге и, казалось, размахивали то белыми, то сизыми, то огненно-рыжими крыльями.
Простились у ее дома. На всякий случай я спросил:
- Надеюсь, теперь вы никуда не исчезнете?
- А вы как хотите? - спросила она, с мальчишеским задором глядя на меня и подчеркивая слово "как".. Право, в ее взгляде и в манерах было нечто мальчишеское, но милое и трогательное.
- Я хочу, чтобы вы не исчезали: иначе с кем же мне в кино ходить.
- Будет по-вашему, - бросила она и неожиданно быстро ушла домой.
В этот вечер я уже не разговаривал с Ириной, вернее с ее фотографией. Я читал "Журбиных", останавливаясь на пометках, сделанных ногтем, и был уверен, что это метки Марины.
С Мариной мне было приятно и легко, и я искал с ней встречи. Но чрезвычайная занятость - должно быть, вечный бич моряков - не позволяла выкроить свободное время. Прошло, наверное, дней пять, как мы не виделись.
И вот наступило долгожданное воскресенье. С самого утра погода обещала быть более чем снисходительной: светило солнце, ему не мешал тонкий слой разорванных облаков, уснувших над самой головой. Весь горизонт был чист и светел. Термометр показывал семнадцать градусов - для наших краев это предел, - и я решил выйти без плаща, в тужурке. По совести говоря, немножко волновался.
Завируха наша разбросала свои домишки, большей частью деревянные, по каменистому косогору без всякого строя и порядка. Созданию улиц мешают огромные валуны, а то и целые скалистые холмы, которые, прежде чем строиться, следовало взорвать. Улиц в поселке всего лишь три. Центральная, асфальтированная и застроенная двух- и трехэтажными зданиями, тянется всего на каких-нибудь двести метров. Две другие улицы напоминают неблагоустроенные горные дороги, по сторонам которых кто-то понаставил несколько десятков сборных деревянных домиков. Зелени, разумеется, никакой, если не считать чахлых карликовых березок, посаженных лет пять тому назад на опытном скверике, да нескольких кустов и ярко-зеленой травки у штаба базы.
Но сегодня Завируха мне показалась особенно привлекательной, даже нарядной и бесконечно родной. Все кругом было ярко, бодро, весело.
На крышах, заборах, на серых валунах, на телефонных и электрических столбах лежала роса. Я прошел мимо домика, в котором жила Марина, затем направился к клубу офицеров, заглянул в прохладный вестибюль, где уже толпилась детвора, поторопившаяся прийти на утренник; поднялся на гору к магазинам. Марины нигде не было.
Не теряя надежды на встречу - впереди еще был целый день и вечер, - я решил подняться на невысокие холмы, подступавшие к поселку с южной стороны, и осмотреть окрестности, о которых старожилы обычно говорят: там тундра, и кивают на юг, на эти приземистые высоты с округленными вершинами. Решил пойти по целине. Ступая с камня на камень, я поднимался в гору. Мне казалось, что стоит только взобраться вот на тот гребень, как там, дальше, передо мной откроется необозримая серо-зеленая ширь тундры. Но едва я достигал этого рубежа, как за ним поднимался новый каменистый гребень, чуть повыше. И так, наверное, на многие десятки километров уходила от моря тундра по отлогим гранитным ступенькам.