Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

Помню, еще одно острое, неизгладимое чувство родилось во мне именно в тот миг, как-то сразу ярким светом озарило душу, мозг - это было благородное чувство ответственности перед отцами за то, что завещали они нам. Отцы наши шли по жизни тяжелой и честной дорогой, видя перед собой великую цель. Смерть оборвала их путь. Но жизнь не может остановиться. Их думы и мечты, их силы переселились к нам, мы приняли их, как эстафету, и теперь обязаны с честью нести ее вперед той же прямой и ясной дорогой.

Я чувствовал, как бурлящая во мне мысль превращается в клятву, в ту нерушимую клятву, которая не нуждается ни в каких словах.

К нам бесшумно подошла женщина в черном, немолодая, но крепкая, с лицом суровым и холодным. Поздоровалась со мной сухо и, как мне показалось, недовольно, осуждающе, затем перевела взгляд на Марину, на цветы, лежавшие у подножья памятника.

- Познакомьтесь, Андрей Платонович, это моя мама, - сказала Марина.

Женщина молча кивнула мне, села на камень, поправила черную шаль и произнесла, ни к кому не обращаясь:

- День сегодня славный, прямо как в Сочи.

Я подумал: в подобных случаях люди почему-то говорят о погоде.

Мать и дочь пришли сюда почтить память мужа и отца, и потому мое присутствие казалось не совсем желательным. Нужно было найти подходящий предлог и оставить их одних. А как это сделать, что придумать?

Выручил счастливый случай: от поселка к нам шли двое моряков. В одном я узнал рассыльного из штаба дивизиона, а второй.. Неужели он? Я смотрел на тоненькую юркую фигуру, на фуражку, сбитую на затылок и открывавшую высокий чистый лоб, на лицо, освещенное светом быстрых глаз, и с трудом сдерживал восклицание.

- Валерка, каким ветром?

- Двенадцатибалльным, - ответил он, с размаху впаял свою ладонь в мою, и мы расцеловались.

Пришлось извиниться перед женщинами. Растроганные и обрадованные неожиданной встречей, мы побрели с Панковым не к поселку, а вдоль берега. Вдруг Валерий остановился, вытянулся, взял под козырек и четко доложил:

- Товарищ капитан третьего ранга! Старший лейтенант Панков прибыл на должность командира охотника во вверенный вам дивизион.

Я был, конечно, рад назначению ко мне Валерика.

- Но почему до сих пор старший лейтенант?

- И то хорошо, - ответил он сокрушенно и загадочно. - Говорят, между фортуной и карьерой всегда стоял знак равенства.

- Но ты, кажется, служил под началом адмирала Инофатьева?

- То-то и оно, - он вздохнул, сплюнул и заключил: - Еле выбрался.

- А Марат?

Что Марат? Он под могучим крылом папаши. Там его так и называют: Инофатьев Второй. Звучит одинаково, что и чеховский Иванов Седьмой.

Он был до того возбужден и обозлен, что с ним невозможно было говорить. Я просил рассказать все толком, спокойно и, насколько возможно, беспристрастно.

- Хорошо, буду абсолютно объективен, - согласился Валерий, слушай. Сначала о сыне. Служит на подплаве, командует лодкой, уже капитан-лейтенант. Ходит в касторовой шинели, зимой в каракулях, фуражка с мексиканскими полями, усы английского образца. Никакие воинские порядки на него не распространяются. Летом флиртует на пляже с курортницами, а зимой носится на собственной "Победе".

- Купил?

- Он не покупал, - Валерий повел плечом, - просто скромный подарок мама ко дню рождения - наследнику исполнилось двадцать пять. У-у, дорогой, такой праздник устроили, разве только салюта кораблей недоставало. Собственно, у нас главное-то и началось с его дня рождения. Мы с ним, как тебе известно, никогда не обожали друг друга, скорее наоборот. Я начал службу с командира БЧ, потом помощник и, наконец, был назначен командиром корабля. С Маратом мы встречались редко, случайно, и всякий раз он давал мне понять, что всем продвижением я обязан ему. Меня много раз подмывало послать его к черту, но я как-то сдерживался. Дома я у него никогда не был, и он у меня тоже. Жены наши изредка встречались, но между ними тоже пробежала черная кошка: короче говоря, он потребовал от своей супруги прекратить всякие связи с моей женой.

- Прости, ты разве женат? Я не знал.

- Да, и дочь растет.

- А жена кто? - любопытство мое нарастало.

- Да ты с ней знаком, - весело отозвался он.

- С твоей женой? - удивился я.

- Да Зоя же, ну что ты прикидываешься!

- Какая Зоя? Ах, да, верно, верно, помню.

И мне стало неловко. Почему? Потому что забыл? Но разве я виноват, что эта девушка не оставила ни в памяти, ни в сердце моем решительно никакого следа. А вот Ира… Мне хотелось услышать о ее жизни, и какой он недогадливый, Валерка, этот веселый, сердечный человек.

Валерка не умел быть кратким; он все продолжал свой рассказ: