Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

- Машенька моя воспалением легких болела - в Завирухе лежала. Ну, потом поправилась, выписали ее. Забрала я ее из больницы уже домой ехать, а рейсового нет, запаздывает. Маше четыре годика было, слабенькая после болезни. Сидим мы на причале, ждем. А чего ждать? Жди, кажут, у моря погоды. А тут Игнат Ульянович Сигеев со своим катером в нашу сторону идет. Я говорю - может, возьмете, с девочкой я. Кабы одна, можно и подождать бы. Ну, взял он без слов. Добрая душа у человека. Забрались мы в его каюту. Уложила я Машу. И еще с нами женщина едет. Красивая, а глаза печальные, с синими кругами и будто заплаканные. Сначала молчали, а потом разговорились. Она врач, оказывается, Арина Дмитриевна. Расспросила, почему в Завируху ребенка возили, разве у самих нет больницы? А я ей говорю, больница-то есть, да врача нет, уехала в отпуск и больше не вернулась. Обещают нового прислать, да все не находят желающих ехать в такую даль да в холод - на край света, можно сказать. Тут серьезный человек нужен, самостоятельный, а не какая-нибудь вертихвостка. Это я все ей, значит, говорю. Рассказала я ей и о наших переселенцах, как мы сюда приехали да как нам не понравилось поначалу. Правду рассказала. А тут и Игнат Ульянович к нам спустился - это ж его каюта была. Прилег отдохнуть за синей занавеской в своей конуре. Только не спалось ему. Заговорил с нами. "Что ж это вы, доктор, недолго в наших краях задержались?" - это он Арину Дмитриевну спросил. А она покраснела, на меня поглядела смущенно. Может, оттого, что я ей про вертихвостку так сказала. "А откуда, - говорит, - вы знаете, что я доктор?" Нашла, о чем спрашивать, когда Сигеев все на свете знает. Это он только с виду такой тихоня. Ну, значит, и с ним разговорились. Игнат-то Ульянович возьми ей да и предложи: "Оставайтесь, - говорит, - Арина Дмитриевна, у нас на севере. Люди здесь хорошие, моряки, да поморы, да новоселы. А вы тоже морячка, душа у вас морская. А врачи нам очень нужны". Я тоже стала ее упрашивать. Уговорили. Сошла она в Оленцах, у нас остановилась - мы ей одну комнату выделили, так она и жила у нас. Врачом работала. Всем очень нравилась - сердечная такая, внимательная, душевная. Таких, наверно, на свете немного.

Она замолчала, подходя к крутому спуску: здесь надо было сходить вниз по камням. Я спускался первым: камни были влажные и скользкие, откуда-то просачивалась вода. Оленцы лежали внизу перед нами: их кубики-домики толпились у бухты, сверкающей гладкой поверхностью, несмотря на шторм на море. Нет, это был в самом деле чудесный внутренний рейд, к сожалению, небольших размеров.

- Как ваша фамилия? - спросила меня женщина, когда мы спустились в поселок.

- Ясенев. А что?

- Ясенев… Нет, не слыхала. Ничего не говорила Арина Дмитриевна. А звать как?

- Андрей, - ответил я послушно, как школьник на уроке.

- Андрей… - вдумчиво повторила она. - Кажется, в тетради есть ваше имя. Определенно есть, упоминается.

И снова меня охватило волнение:

- В тетради?.. Что за тетрадь?

- Да так, - уклончиво ответила женщина, должно быть, сама не рада, что открыла постороннему чужую тайну.

- Нет, вы, пожалуйста, говорите, - настойчиво попросил я. - Меня это… - Я хотел сказать "интересует", но сказал касается". - Ирина Дмитриевна мой друг. Мы с ней с детства знакомы. И фотография у ней - это моя. На Балтике фотографировались - давным-давно.

- Насчет фотографии я сразу догадалась. По глазам. Все изменилось, а глаза вот как две капли… - продолжала она говорить, подходя к своему дому. - Когда уезжала Арина Дмитриевна, часть вещей, какие тяжелые, у нас оставила. И тетрадь эту. Забыла, наверно. Все по ночам записывала про свою жизнь. А теперь письмо прислала, пишет, чтоб тетрадь эту выслали ей в Ленинград и чтоб обязательно в ценной посылке. Ничего другого не надо, а тетрадь вышлите. Я, грешная, прочитала. Захар, это муж мой, говорит - не смей, нехорошо это, а я так думаю - что ж тут плохого? Я б, может, и не стала читать, только когда случайно увидела на одной страничке свою фамилию, то тут, конечно, любой не утерпит, потому как каждому интересно, что про тебя другие пишут. Очень интересно: все равно что в книжке. Там и про Михаила Петровича, и про Дубавина, и про лейтенанта. И про вас тоже.

Мы остановились у зеленого сборного финского домика. Женщина - теперь я знал, что ее зовут Лидой, - сказала:

- Вот я и дома. - И уже готова была пожелать мне счастливого пути. Но я попросил разрешения зайти в дом. В сенях нам встретилась светловолосая чумазая девчушка с подстерегающими, темными, как бусинки, глазками, торопливо и несмело сказала: "Здрастьте", вернее обронила слово, и тут же полезла в ведро за грибами.

- Это наша Машенька, - представила мать девчушку.

Хозяйка проводила меня в квадратную, с одним окном комнату. Пояснила:

- Здесь вот и жила Арина Дмитриевна. Мы ничего не переставляем, все думаем, что вернется.