Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

- Как откуда? - Он поднял серые тихие, прячущие улыбку глаза, шевельнул светлыми льняными бровями. - От самих же людей. Я как-то ему в шутку говорю: "Макар Федотович, небось намерзлись вы здесь за семьдесят пять лет-то, поехали бы вы в Крым или на Кавказ на теплые воды кости погреть". Так вы знаете, что он ответил? "Это, - говорит, - голуба, я знаю, есть, наверно, и другие земли, может, и лучшие, чем наша. Там и фрукты, и всякая другая штука растет. Только ведь родина-то у каждого своя, своя и единственная. Она, как мать, одна на всю жизнь. На курорт можно съездить, посмотреть интересно, как люди живут, только на время - посмотрел, да и домой. Был бы я помоложе, может, и поехал бы на курорт. А теперь стар, куда мне. Поедешь, да еще по дороге и душу вытряхнешь. А помирать надо дома. Да-а, у каждого человека должна быть своя родина, свой дом. Вон даже птица - летом свой дом здесь строит, детей выводит, а на зиму на курорт отправляется в теплые края. Гнезда там не вьет, потому что родина ее здесь. Придет весна, и опять в дом воротится, не гляди, что холодно. А ей-то что, могла и не возвращаться, могла и там жить, в теплых-то краях. И путешествовать не надо было бы, дорога дальняя, всякое случается. ан нет, не хочет, родину покидать не хочет. А ты говоришь, теплые воды". - И вдруг Сигеев спохватился, заторопился: - Вы меня извините, заболтался, у вас там, может, больные очереди ждут, а я отвлекаю врача пустыми разговорами.

Больных на очереди не было, но он все же ушел, сказав, что попозже увидимся у меня дома.

- Захар в гости пригласил, - добавил он. - Как там Машенька, совсем поправилась?

Для дочки Плуговых у него нашлась коробка леденцов. Когда я подходила к дому, Игнат Ульянович колол дрова и болтал с Машенькой, которая бойко рассказывала ему о новостях детского сада и задавала самые неожиданные вопросы, потому что дяденька Игнат никогда не уклонялся от ответа, не говорил "не знаю", а объяснял интересно, занятно и, главное, серьезно. Дети это чувствуют. Маша спрашивала:

- А почему березка маленькая и кривая? Некрасивая. Кто ее погнул?

Игнат Ульянович посмотрел на уродливую, скрюченную в три сугибели одинокую березку, воткнул топор в чурбак, ответил:

- Мороз, Машенька, и ветер.

- А ей очень холодно? - спросила девочка.

- Очень. Разве тебе не холодно?

- Мне нет, я в валенках и в шубке. И варежки у меня.

- Вот видишь, Машенька, березку холод согнул, изуродовал под бабу-ягу. А людей нет, потому что мы с тобой сильнее березки, правда? Варежки теплые надели, дров наколем, печь протопим, и никакой мороз и ветер нам не страшен. Верно?

Девочка молчала: она думала, должно быть, над тем, какой сильный человек - ему ничто не страшно. Я тоже думала о том же, только не о человеке вообще, а совсем-совсем конкретно - я думала о мичмане Сигееве: таких жизнь не изуродует, какова б она ни была, такие, наверно, пройдя трудности, становятся еще красивее.

Потом мы сидели в хорошо натопленной комнате Плуговых, не спеша пили крепкий чай и разговаривали о наших оленецких делах. О своей службе и о себе Сигеев говорить не любил, лишь сообщил, что через месяц уволится с флота. А вообще он больше расспрашивал, чем рассказывал. Только когда зашла речь о Новоселищеве и когда я передала его слова о том, что, дескать, вот "целинники-новоселы понаехали, а осваивать нечего", Игнат Ульянович вдруг изменил своему постоянному спокойствию, вспыхнул, побагровел, белесые брови сжались.

- Вы меня простите, Ирина Дмитриевна, но так говорить может либо дурак, либо ограниченный человек, - не сказал, а выдавил из себя Сигеев.

- Вообще он, может, и не дурак, но для председателя он не умен, - поправил Захар.

- Насколько мне известно, - горячился Сигеев, - ваш колхоз создавался для лова семги. Почему вы ее не ловите?

- Снастей нет, - сказал Захар. - Так председатель объясняет. А я считаю, что и семги нет. Перевелась.

- Перевелась? - пытливо переспросил Игнат Ульянович. - А может, перевели? Браконьеры перевели, тюлени пожирают тонны семги. Почему? Почему не истребляете тюленей, а заодно и двуногих, которые глушат семгу толовыми шашками? Посчитайте, какая была бы доходная статья для колхоза. Сотни тысяч рублей в год! Это раз. А теперь возьмите гагу. Она водится только у нас. Нигде: ни на Кавказе, ни на Украине, ни под Москвой - гаги нет. Государственная цена килограмма гагачьего пуха семьсот рублей. Из одного гнезда можно брать в среднем двадцать граммов пуха. А если у вас будет, предположим, пять тысяч гнезд - это сколько же? Ну, вот считайте - это семьсот тысяч рублей в год.

- Гага не наша, есть же государственный заповедник, - сказал Захар.

- В Карлове-то? Какой это заповедник - слезы одни. Знаете, сколько собрали они в этом году? Восемьдесят килограммов пуху. А почему? То же, что и с семгой, - истребляют гагу хищные птицы, которых надо стрелять, истребляют браконьеры. Посмотрите весной, что делают, гады: собирают не только чаечьи, а и гагачьи яйца. Мол, они вкусней чаечьих. А каждое яйцо - это же птица, это сто сорок рублей в год дохода.