Семья как семья

После кризиса 2008 года ситуация изменилась к худшему. Компания несла убытки, многих уволили, так что всем прочим приходилось работать в адском темпе. Профессиональная жизнь Патрика зависела от планов реорганизации. Планов, в которых человека ценили все меньше и меньше. И вот явился новый генеральный директор Жан-Поль Дежюайо. Тощий и долговязый, будто вылепленный Джакометти, хотя смотреть на него было, разумеется, гораздо менее приятно, чем на скульптуры швейцарского гения. И он сразу дал сотрудникам очень странное указание: никто не должен обращаться к нему первым. Некоторые сочли это просто слухами, но нет, так оно и было. И ни один не решался противостоять этому диктату. Если подчиненные сталкивались с начальником в коридоре, они не смели здороваться с ним, пока он сам не соизволит к ним обратиться. В день, когда босс не желал затруднять себя обменом любезностями, он мог пройти по всему этажу в абсолютном молчании. Но если он с кем-то заговаривал, этот сотрудник должен был немедленно откликнуться. Так сказать, односторонние отношения. В итоге подчиненные находились в состоянии вечной тревоги; встретив начальника, они до последнего мгновения не знали, нужно им молчать или говорить. Иногда пытка может внешне выглядеть совершенно невинной.

Патрик снова упомянул о вызове к начальству. «Семьдесят два часа мучений», – вот что он сказал. Еще больше суток ждать момента, когда он узнает, что нужно от него Дежюайо. Может, его сразу же уволят. Он готовился к этому заранее, не то что другие коллеги, для которых увольнение становилось полной неожиданностью. Взять хотя бы Жербье – целых три месяца он не находил в себе сил выйти из комнаты. Да, сначала Ламбер, потом Жербье – обоих грубо выставили за дверь. Патрик регулярно звонил жене Жербье, но там ничего не менялось. Патрик помнил коллегу веселым и жизнерадостным, а теперь тот сутками напролет бессмысленно валялся в кровати. Он не хотел никуда ходить, не хотел никого видеть, даже собственных детей. Патрик полагал, что у Жербье не хватит духу покончить с собой, но его нынешнее существование едва ли можно было назвать жизнью. Бесконечные унижения подкосили его, превратили в тень. Патрик не представлял, чем ему помочь. Разве что звонить жене, чтобы несчастный знал, что его не забыли.

Пример Жербье заставил Патрика задуматься о собственной возможной судьбе. Он, как говорится, подготовился психологически. Хотя, на самом деле, как можно оценить последствия той или иной ситуации, пока ее не переживешь? Но Патрик все-таки старался вообразить себя в другой жизни. Он, конечно, устроится – с его-то опытом. Однако далеко не сразу: предложения, соответствующие его уровню, довольно редки. Разумеется, его беспокоила материальная сторона, но не только. Чем заполнить ближайшие недели или даже месяцы? Он не представлял себе, на что употребить жизнь, если нет работы. Патрик даже задумался: а есть ли у него какие-то увлечения? Странно, но ему казалось, что стресс последних лет полностью его опустошил. У него не было ни малейших желаний. Нет, у него нет никаких увлечений. Никакого интереса к кино, книгам, прогулкам, путешествиям, спорту… Он заранее представлял себе, как бесцельно слоняется целыми днями, точно солдат, лишенный битв. Он еще ждал приговора, но его уже угнетало предчувствие этих пустых часов.

39

Шли годы, и Патрику казалось, будто он постоянно что-то теряет. Мы с ним были почти ровесники и могли друг друга понять. Когда приближается пятидесятилетие, ты уже слишком старый, чтобы быть молодым. Но еще слишком молод, чтобы считаться стариком. Ни то ни се, крайне неудобное состояние. Патрик потратил столько лет, чтобы выстроить свою судьбу – создать семью и обеспечить карьеру. Но что оставалось от всего этого? Выросшие дети, которые скоро уйдут из дома, увядающий брак, тупик в профессиональной жизни. Я его понимал. И произнес несколько стандартных фраз о возможности начать с чистого листа, о том, что пока не случилось ничего трагического. Но каждый раз он неизменно отвечал: «Легко тебе говорить…»[14] В его представлении я вел беззаботную жизнь, лишенную трудностей и обязательств. Я не возражал, чтобы не говорить о себе, но в конце концов не удержался и сказал: «Никто тебя не заставляет все это терпеть. У тебя блестящая карьера. Я уверен, что ты сумеешь найти другую работу. У тебя такие возможности…»

– Оно и видно, что ты страшно далек от реальности. Мне надо отдавать кредит, потом еще учеба детей, помощь родителям. Вечно приходится за что-то платить.

– …

– Вот скажи, почему у всех нынешних детей зубы торчат вперед? Ведь их надо выправлять, а это жутко дорого. В нашем детстве ничего такого не было.

– А ты погляди на наши зубы, – ответил я, пытаясь вызвать у него улыбку.

– Ты что, не понимаешь? Все это давит на меня. Душит, ясно тебе? Легко сказать – измени жизнь на раз-два. В твоем кругу это, может, и легко, а в моем нет.

– Я просто хочу, чтобы ты попытался не смотреть на все так мрачно. Как-никак ты же многого добился.