Семья Малаволья

— Поэтому-то хозяин Фортунато и не хотел женить сына на Святой Агате, — говорила между тем Цуппида, которую не впустили в дом. — У него тонкий нюх, у этого мужика!

А Оса прибавляла:

— «Добро в море у кого — тот совсем без всего». Нужно иметь землю на солнышке, вот что нужно.

— Что за черная ночь настала для Малаволья! — восклицала кума Пьедипапера.

— Вы заметили, что все несчастья в этом доме случаются ночью? — сказал хозяин Чиполла, выходя из дома с доном Франко и кумом Тино.

— И все это, чтобы заработать кусок хлеба, бедняжки! — добавила кума Грация.

В течение двух или трех дней хозяин ’Нтони находился больше по ту, чем по эту сторону. Лихорадка пришла, как и говорил аптекарь, но пришла такая сильная, что чуть не унесла больного. Бедняга даже не жаловался более, лежа в своем уголке с перевязанным лицом и длинной бородой. У него была только сильная жажда и, когда Мена или Длинная давали ему пить, он схватывал стакан дрожащими руками, точно его хотели у него отнять.

Дон Чиччо приходил утром и лечил больного: щупал пульс, смотрел язык и уходил, качая головой.

Одну ночь, после того как дон Чиччо особенно сильно качал головой, даже оставили гореть свечу; Длинная поставила рядом изображение мадонны и читала молитвы перед кроватью больного, который не дышал больше и даже не просил воды, и никто не ложился, так что Лия чуть не вывихнула себе от зевоты челюсти, так ей хотелось спать. В доме была зловещая тишина, так что от проезжавших по улице повозок плясали на столе стаканы и вздрагивали сидевшие возле больного; так прошел целый день, и соседки стояли у порога, разговаривали между собой шопотом и тщетно заглядывали в дверь, чтобы посмотреть, что происходит. К вечеру хозяин ’Нтони пожелал увидеть всех своих, каждого по отдельности, глаза у него погасли, и он спрашивал, что сказал врач. ’Нтони стоял у изголовья и плакал, как мальчик, потому что сердце у него было доброе, у этого парня.

— Не надо так плакать! — говорил ему дед. — Не надо плакать. Теперь ты — глава дома. Помни, что у тебя все остальные на плечах, и поступай, как поступал я.

Женщины, слыша такие его слова, принялись кричать и рвали на себе волосы, даже маленькая Лия, потому что женщины в таких случаях неразумны, и они не замечали, что лицо бедняги менялось при виде их отчаяния, точно он уже умирал. Но он продолжал слабым голосом:

— Не делайте много расходов, когда меня больше не будет. Ведь господу известно, что мы не можем расходоваться, и он удовольствуется молитвами, которые прочтут за меня Маруцца и Мена. Ты, Мена, поступай всегда, как поступала твоя мать, она была святой женщиной и много видела горя; и держи у себя под крылышком сестренку, как наседка своих цыплят. Если вы будете друг другу помогать, несчастья покажутся вам не такими тяжелыми. Теперь ’Нтони уже большой, а скоро и Алесси сможет стать вам помощником.

— Не говорите так! — умоляли, рыдая, женщины, точно он уходил от них по собственному желанию. — Пожалейте нас, не говорите так!

Он грустно покачал головой и отвечал:

— Теперь, когда, я вам сказал то, что хотелось, мне все равно. Я уже стар. Когда нет больше масла, лампа гаснет. Переверните меня теперь на другой бок, я устал.

Немного спустя он снова позвал ’Нтони и сказал ему:

— Не продавайте «Благодати», хотя она и стара так, не то придется вам ходить на поденную работу, а вы не знаете еще, как это тяжело, когда хозяин Чиполла или дядюшка Кола вам говорит: — мне на понедельник никого не нужно. — И еще я хочу тебе сказать, ’Нтони, что, когда вы скопите немного денег, вы должны сначала выдать замуж Мену, а Алесси дать в руки ремесло, каким занимался его отец, и чтобы из него вышел хороший сын; и еще хочу тебе сказать, что, когда вы выдадите замуж и Лию, и, если скопите денег, отложите их, чтобы снова купить дом у кизилевого дерева. Дядюшка Крочифиссо продаст его вам, если на этом заработает, потому что дом этот всегда принадлежал Малаволья, и оттуда ушли отец ваш и покойный Лука.

— Да, дедушка, да! — с плачем обещал ’Нтони. Алесси тоже слушал серьезно, точно был уже мужчиной.

Женщины, слушая, как он без конца говорит, думали, что больной бредит, и клали ему на лоб мокрые платки.

— Нет, — отвечал хозяин ’Нтони, — я понимаю, что говорю. Я хочу успеть сказать вам все, что нужно, прежде чем умру.

Между тем становились слышны зовы рыбаков от одной двери к другой, и повозки снова начинали проезжать по дороге.

— Через два часа настанет день, — сказал хозяин ’Нтони, — и вы сможете пойти за доном Джаммарья...

Бедняжки ждали дня, как мессию, и каждую минуту приоткрывали окно, чтобы посмотреть, не начинается ли рассвет. Наконец в комнате стало светлеть, и хозяин ’Нтони снова сказал:

— Теперь позовите ко мне священника, я хочу исповедаться.