Семья Малаволья

— Я бы хотел, — говорил ’Нтони, медленно-медленно загребая веслом, чтобы течение не унесло их из круга сетей, в то время как дед думал обо всем этом, — я бы хотел только одного, чтобы эта дрянь Барбара кусала себе локти, когда мы снова станем на ноги, и жалела бы, что захлопнула у меня перед носом дверь.

— «Хороший лоцман узнается по бурям», — отвечал старик. — Когда мы снова станем тем, чем были всегда, все будут хороши с нами и откроют нам двери.

— Кто не закрыл у нас перед носом дверь, — добавил Алесси, — так это Нунциата и еще двоюродная сестра Анна.

— «Тюрьма, болезнь, нужда — познаешь друга ты тогда». Поэтому бог и помогает им со всеми ртами, которые у них дома.

— Когда Нунциата собирает хворост на скалах или слишком тяжел для нее узел с холстом, я тоже ей помогаю, бедняжке, — сказал Алесси.

— Теперь помогай тащить тут, раз святой Франциск посылает нам сегодня милость божию!

Мальчик тащил и упирался ногами, и отдувался, и казалось, что он один все и делает. ’Нтони пел, развалившись на скамье, закинув за голову руки, и смотрел, как белые чайки летали в бирюзовом небе, которому нигде не было конца, а «Благодать» покачивалась на зеленых волнах, приходивших издалека, издалека, насколько хватал взгляд.

— Что это значит, что море то зеленое, то бирюзовое, а иной раз белое, а потом черное, как скалы, и не бывает всегда одного цвета, как вода, из которой оно? — спросил Алесси.

— Такова воля божия! — ответил дед. — Так моряк знает, когда без страха можно выходить в море, а когда лучше не ходить.

— Хорошо этим чайкам, которые всегда летают высоко и не боятся волн, когда на море буря.

— Но тогда и им нечего есть, бедным птахам.

— Значит, всем нужна хорошая погода, точь в точь как Нунциате, которая не может ходить к колодцу в дождь, — заключил Алесси.

— «То хороша погода, то плоха погода, не всегда одна погода», — заметил старик.

Но, когда случалась плохая погода, или дул северный ветер, и поплавки весь день плясали на воде, точно им кто-нибудь играл на скрипке, или море было белое, как молоко, или так волновалось, что казалось кипящим, а дождь до вечера лил на плечи так, что не защищала никакая одежда, и море кругом шипело, точно рыба на сковороде, — тогда было дело другое, и ’Нтони уже не хотелось петь, натянув на нос капюшон, и ему приходилось отливать из «Благодати» воду, и этому не было конца, а дед повторял:

— «Море бело, — сирокко задело», или: «море волнуется, ветер беснуется», — точно они были здесь, чтобы заучивать поговорки, и, когда вечером, вытянув нос, дед стоял у окна, поглядывая на погоду, он опять говорил этими проклятыми поговорками:

— «Жди ветра, когда луна красна; дождь будет — когда бледна, а светлая она — хорошую погоду даст всегда».

— Если вы знаете, что будет дождь, зачем мы выходим сегодня в море? — говорил ему ’Нтони. — Разве не лучше остаться в кровати еще часок-другой ?

— «С неба вода, а сардинка в сети», — отвечал старик.

’Нтони, по колено в воде, проклинал судьбу.

— Сегодня вечером, — говорил ему дед, — Маруцца хорошо нам натопит, и мы все обсохнем.

И вечером, в сумерки, когда «Благодать» с полным брюхом милости божией возвращалась домой, так что парус раздувался, как юбка донны Розолины, и огни домов мигали одни за другими за черными маяками, и казалось, что они перекликаются между собой, хозяин ’Нтони показывал своим внукам чудесный огонь, пылавший в кухне Длинной, в глубине дворика Черной улицы, вокруг которого была низкая стена, и поэтому с моря виден был дом с немногими черепицами, под которыми уселись курицы, и с печью по другую сторону двери.

— Видите, Длинная приготовила нам хороший огонек! — говорил он радостно; а Длинная поджидала их на берегу с корзинами и, когда приходилось нести их домой пустыми, болтать не хотелось, но зато, если корзин нехватало, и Алесси должен был бежать домой еще за другими, дед приставлял руки ко рту и кричал:

— Мена!.. О Мена!..

И Мена знала, что это значит, и они все приходили целым шествием — она, Лия и еще Нунциата, со всеми своими цыплятами позади; тогда был праздник, и никто не обращал больше внимания на холод или дождь, и до позднего часа перед огнем Шла беседа о милости божией, которую послал святой Франциск, и о том, что сделают с деньгами.

Но при этой азартной игре, из-за нескольких ротоло рыбы они рисковали жизнью, и однажды Малаволья были на волосок от того, чтобы всем потерять шкуру из страсти к заработку, как Бастьянаццо, — когда они к вечеру находились на высоте Оньины, и небо так потемнело, что не видно было даже Этны, а ветер дул такими порывами, что в них чудились голоса.

— Скверная погода — говорил хозяин ’Нтони. — Ветер сегодня вертится сильнее, чем голова у пустой бабенки, и море похоже на лицо Пьедипапера, когда он хочет проделать с вами какую-нибудь скверную штуку.

Море было цвета скал, хотя солнце еще не зашло, и по временам все вокруг начинало кипеть, как в котле.

— Теперь, наверно, все чайки спят! — заметил Алесси.

— В этот час должны были бы уже зажечь маяк в Катании, — сказал ’Нтони, — а ничего не видно.