Семья Малаволья

Однако того, что вырабатывали Малаволья, нехватало часто на уплату дядюшке Нунцио или сыну Совы, и приходилось трогать деньги, накопленные с таким трудом для покупки дома у кизилевого дерева. Каждый раз, когда Мена вытаскивала из-под матраца чулок, вздыхали и она и дед. Бедный сын Совы не был виноват; он-то готов был весь распластаться, чтобы покрыть свою поденную плату, но рыба не хотела ловиться. И, когда они медленно-медленно возвращались на веслах и со спущенным парусом, сын Совы говорил хозяину ’Нтони:

— Давайте-ка, я вам наколю дров или подвяжу лозы; я могу работать до полуночи, если хотите, как работал у дядюшки Крочифиссо. Я не хочу красть у вас рабочий день.

Тогда хозяин ’Нтони, поразмыслив немного, и с тяжелым сердцем, решил поговорить с Меной, как им быть дальше. Она разумна, как ее мать, и из всей большой семьи теперь уж никого не осталось, с кем можно было поговорить, а ведь прежде сколько народа-то было! Лучше всего продать «Благодать», которая не приносит никакого дохода и только съедает деньги на уплату поденщины куму Нунцио и сыну Совы, не то — все, что отложили на покупку дома, понемногу уйдет. «Благодать» стара, и постоянно нужно тратиться, чтобы конопатить ее и держать в порядке. Потом, если ’Нтони вернется, и времена будут получше, как тогда, когда всем вместе удалось скопить деньги на дом, можно будет купить и другую, новую лодку, и опять назвать ее «Благодатью».

В воскресенье, после обедни, он отправился на площадь поговорить об этом с Пьедипапера. Кум Тино пожимал плечами, тряс головой, говорил, что «Благодать» годится на то, чтобы печку ею топить, и при этом он увлекал хозяина ’Нтони на берег; на лодке сразу были видны законопаченные места, которые только-что замазали смолой, и она похожа была на некоторых известных ему женщин дурного поведения, которые под корсетом скрывали свои недостатки; и Пьедипапера своей хромой ногой давал лодке пинки в живот. Да и ремесло это нынче становилось плохим; чем покупать, все предпочли бы сами продать свои лодки, и поновее «Благодати»! Да и кому ее покупать? Хозяину Чиполла такое старье не нужно. Пожалуй, это подошло бы для дядюшки Крочифиссо. Но сейчас у дядюшки Крочифиссо на уме было другое из-за этой бесноватой Осы, которая бегала за всеми холостыми мужчинами на селе и заставляла его губить свою душу. Но, в конце концов, святой дружбы ради, он готов пойти в удобный момент поговорить с дядюшкой Крочифиссо, если уж хозяин ’Нтони, ради куска хлеба, во что бы то ни стало хочет продать «Благодать»; он-то ведь, Пьедипапера, заставляет дядюшку Крочифиссо делать все, что хочет!

Действительно, когда он с ним заговорил, отведя его в сторону к водопойке, дядюшка Крочифиссо только пожимал плечами и тряс головой, как Пеппино, и хотел вырваться у него из рук. Бедняга кум Тино, чтобы заставить его слушать, схватил его за куртку, тряс его, крепко обнимал и шептал на ухо:

— Да вы же глупым скотом будете, если упустите такой случай! Вы же купите за кусок хлеба! Хозяин, ’Нтони потому только и продает, что не может справиться, потому что внук его бросил. А вы можете дать ее в руки куму Нунцио или сыну Совы, они умирают с голоду и готовы работать даром. Все, что они добудут, вы и съедите. Болваном вы будете, говорю вам! Лодка в такой хорошей сохранности, точно новая. Хозяин ’Нтони понимал толк, когда строил ее. Это же золотое дело, как то, с бобами; слушайте вы меня!

Но дядюшка Крочифиссо ничего не хотел слушать и чуть не плакал, и лицо у него было желтое после того, как он болел холерой; он вырывался и готов был куртку оставить в руках Пьедипапера.

— Это меня не касается! — повторял он. — Это меня совсем не касается. Вы не знаете, что у меня тут, внутри, кум Тино! Все хотят пить мою кровь, как пиявки, и забрать себе мое добро. Теперь еще и Пиццуто бегает за Осой, все они — точно охотничьи псы!

— А вы женитесь сами на Осе! Да разве, в конце концов, не из вашего рода и она и ее участок? Лишним ртом юна не будет, нет! У нее золотые руки, у этой женщины, и хлеб, который вы ей дадите, даром не пропадет! А у вас в доме будет прислуга, которой не надо будет платить жалованья, и вы получите еще и участок. Послушайте меня, дядюшка Крочифиссо, это такое же дело, как и с бобами!

Хозяин ’Нтони между тем около лавки Пиццуто ожидал ответа и, точно душа в чистилище, поглядывал на них обоих, казавшихся, будто они дерутся, и старался угадать, соглашается ли дядюшка Крочифиссо. Пьедипапера прибегал оказать, чего ему удалось добиться от дядюшки Крочифиссо, и снова возвращался беседовать с ним. Точно челнок в ткацком станке, волоча за собой свою искалеченную ногу, он ходил по площади туда и обратно, пока ему удалось привести их к соглашению.

— Прекрасно! — говорил он хозяину ’Нтони; а дядюшке Крочифиссо:

— За кусок хлеба!

Так он устроил продажу и всех снастей, с которыми Малаволья не знали, что делать, раз у них и куска-то дерева в море не было; но, когда унесли верши, сети, остроги и все остальное, хозяину ’Нтони показалось, что ему вырывают кишки из живота!