Семья Малаволья

— А разве я вам что-нибудь стою? Деньги, которые отложили на дом, я не трачу и сам себе зарабатываю на хлеб.

— Лучше бы ты умер с голоду, — говорил ему дед, — и чтобы все мы умерли сегодня же!

В конце концов, все перестали толковать об этом, повернулись друг к другу спиной, и каждый остался при своем. Хозяин ’Нтони вынужден был рта не открывать, чтобы не ссориться с внуком; а ’Нтони, уставши от проповедей, бросал тут всю хныкающую компанию и уходил к Рокко Спату или к куму Ванни, с которыми весело и всегда выдумаешь что-нибудь новенькое.

Однажды они придумали устроить дядюшке Крочифиссо серенаду в ночь его свадьбы с Осой и привели под окна к нему всех, кому дядюшка Крочифиссо не хотел одолжить более и сольдо, с кухонной посудой, треснувшими горшками, колокольчиками от скотины и тростниковыми дудками, и до самой полуночи адски шумели и галдели, так что на следующий день Оса встала более зеленой, чем всегда, и накинулась на эту негодницу Святошу в трактире которой подстраивали все эти разбойничьи проделки из зависти, что она нашла себе мужа, по милости божьей, в то время как другие постоянно жили в смертном грехе и делали тысячи гадостей, прикрываясь одеянием мадонны.

Люди в лицо смеялись дядюшке Крочифиссо, когда увидели его на площади женатым, одетым в новое платье и желтым, как покойник, от ужаса, в который его привела Оса этим новым платьем, которое стоило денег. Оса только и знала, что тратила деньги, и, если бы волю ей дать, она растранжирила бы все в одну неделю; и она говорила, что хозяйка теперь она, так что целые дни она чертовски изводила дядюшку Крочифиссо. Жена царапала ему ногтями лицо и кричала, что хочет, чтобы ключи были у нее, и что она не желает хуже еще, чем прежде, нуждаться в куске хлеба и в новом платочке; потому что, если бы она знала, что даст замужество с таким прекрасным мужем, она лучше сохранила бы свой виноградник и медальку Дочери Марии! Ну, да, и она, сколько угодно, могла продолжать еще носить ее, эту медальку Дочери Марии! А он кричал, что он разорен; что он уже не хозяин в своем добре; что у него в доме все еще холера и его хотят заставить умереть с горя раньше времени, чтобы под веселую руку расточить имущество, которое он скапливал понемногу и с таким трудом! Знай он все это прежде, и он к чорту послал бы и виноградник и жену; жена ему вовсе не нужна, а его схватили за горло, уверили, что Оса поймала Брази Чиполлу и готова убежать вместе с виноградником, проклятым виноградником!

Как раз в это время стало известно, что Брази Чиполла, как дурак, дал себя похитить Манджакаруббе, а хозяин Фортунато бегал и разыскивал их на скалах, и в долине, и под мостом, и с пеной у рта клялся самыми страшными клятвами, что, найди он их, он уж надает им хороших пинков, а сыну оторвет и уши. При этих разговорах и дядюшка Крочифиссо тоже хватался за волосы и говорил, что Цуппида разорила его тем, что не похитила Брази неделей раньше.

— Такова воля божия! — повторял он, колотя себя в грудь, — такова была воля божия, чтобы за все мои грехи в наказание я женился на Осе! А грехи у него, должно быть, были большие, потому что Оса отравляла ему каждый курок хлеба во рту, и днем и ночью заставляла его испытывать муки чистилища. Ко всему прочему, она еще хвалилась, что верна что, даже за все золото в мире, она не посмотрела бы ни на одного человека, будь он молод и красив, как ’Нтони Малаволья или Ванни Пиццуто; между тем мужчины все время старались соблазнить ее и увивались вокруг нее, точно в юбках у нее был мед. — Если бы это была правда, я сам позвал бы такого мужчину! — бормотал дядюшка Крочифиссо, — лишь бы он освободил меня от нее! — И говорил даже, что готов заплатить Ванни Пиццуто или ’Нтони Малаволья, что-бы они наставили ему рога, раз уж ’Нтони занимался этим ремеслом. — Тогда можно было бы выгнать вон эту ведьму, которую я взял себе в дом!

Но ’Нтони занимался этим ремеслом там, где жилось привольно, и ел и пил теперь так, что любо-дорого было поглядеть на него. Ходил он теперь, высоко подняв голову, и смеялся, когда дед шопотом говорил ему несколько слов; теперь уж старался сократиться дед, точно виноватым был он.