Семья Малаволья

От времени до времени дон Микеле останавливался поздороваться с ними или пошутить; так что женщины привыкли к шляпе с галунами и больше ее не боялись; Лия сама даже стала позволять себе шутки и хохотала больше, чём нужно. А теперь, когда у нее больше не было матери, Мена не решалась ее унимать или уйти в кухню и оставить ее одну и, удрученная выше меры, сама тоже оставалась, усталыми глазами глядя вдоль улицы. Ясно было, что соседи покинули их, и сердце Мены переполнялось благодарностью всякий раз, когда дон Микеле в этой своей шляпе с галунами не брезгал останавливаться немножко поболтать перед дверью Малаволья. А если дон Микеле заставал Лию одну, он смотрел ей в глаза, покручивал усы, лихо заламывал шляпу с галунами и говорил ей:

— Какая вы красивая девушка, кума Малаволья!

Никто еще не говорил ей этого; и она краснела, как помидор.

— Как это, что вы еще не замужем? — говорил ей также дон Микеле.

Она пожимала плечами и отвечала, что не знает почему.

— Вам бы шерстяные и шелковые платья да длинные серьги; и, честное слово, многие из городских барынь только в служанки вам годны будут!

— Не для меня платья из шерсти и шелка, дон Микеле! — отвечала Лия.

— Но почему? А у Цуппиды есть? А Манджакаруббе не заведет себе, раз поймала Брази хозяина Чиполла? А Оса, если вздумает, разве не сошьет себе, как другие?

— Так они богатые.

— Проклятая судьба! — восклицал дон Микеле, ударяя кулаком по сабле. — Я хотел бы взять тройку в лото, кума Лия! Показал бы я вам, на что способен.

Иногда дон Микеле, когда ему нечего было делать, прикладывал руку к шляпе и добавлял:

— Вы позволите? — и присаживался поблизости на камни. Мена думала, что он сидит здесь ради кумы Барбары, и ничего ему не говорила. Но дон Микеле клялся Лии, что не ради Барбары он здесь и что это ему даже никогда в голову не приходило, вот, как свято честное слово! Он думает совсем о другом, если этого не знает кума Лия.

И потирал себе подбородок или разглаживал усы, а сам поглядывал на нее, как василиск. Девушка без конца менялась в лице и вставала, чтобы уйти. Но дон Микеле брал ее за руку и говорил:

— Зачем вы хотите меня обидеть, кума Малаволья? Останьтесь здесь, никто вас не съест.

Так, в ожидании возвращения с моря мужчин, проводили время: она — на пороге, а дон Микеле — на камнях, разламывая на мелкие кусочки какую-нибудь веточку, потому что не знал, как ему дальше быть, и он спрашивал ее:

— Вы хотели бы жить в городе?

— А что мне в городе делать?

— Для вас там нестоящее место. Вы не для того, чтобы жить здесь, среди этих мужиков, честное слово! Вы — вещь тонкая и высшего качества, и созданы для того, чтобы держать вас в красивой оправе и чтобы вы в нарядном платье прогуливались по набережной или по Вилле, когда там играет музыка, вот как я себе представляю! С красивым шелковым платком на голове и с янтарным ожерельем. Тут живешь точно среди свиней, честное мое слово! И я не могу дождаться, когда меня переведут, — ведь меня обещали к новому году вызвать опять в город.

Лия принималась смеяться над шуткой и пожимала плечами, она не знала даже, какие бывают янтарные ожерелья и шелковые платочки. Однажды после этого дон Микеле очень таинственно вытащил из кармана завернутый в чудесную бумажку красивый платочек, желтый с красным, который заполучил из одной раскрытой контрабанды, и хотел подарить его куме Лии.

— Нет, нет! — вся красная, твердила она. — Убейте меня, не возьму!

А дон Микеле настаивал:

— Этого я не ожидал, кума Лия. Этого, право, я не заслуживаю! — Но ему пришлось снова завернуть платочек в бумагу и спрятать в карман.

С тех пор, как только дон Микеле показывал нос, из страха, что он, захочет подарить ей платочек, Лия убегала прятаться в дом. Напрасно дон Микеле расхаживал взад и вперед, заставляя Цуппиду ворчать с пеной у рта, и напрасно вытягивал шею и заглядывал в дверь к Малаволья: он больше никого не видел и, в конце концов, он решился войти. Увидев его перед собой, девушки от удивления рты разинули и дрожали, как в лихорадке, и не знали, как им быть.

— Вы не захотели взять шелковый платочек, кума Лия, — сказал он покрасневшей, как мак, девушке, — но я вернулся, потому что я всем вам добра хочу. Чем занимается ваш брат ’Нтони?

Теперь и Мена покраснела, когда ее спросили, чем занимается ее брат ’Нтони, потому что он ничем не занимался. А дон Микеле продолжал: