Семья Малаволья

— Боюсь, что вас всех подведет ваш брат ’Нтони. Я вам друг и закрываю глаза; но, когда, вместо меня, здесь будет другой бригадир, он захочет знать, что делает ваш брат с Чингьялента вечером около Ротоло, да еще с этим другим бездельником, Рокко Спату, когда они отправляются прогуливаться на скалы, точно у них есть лишняя обувь. Послушайте хорошенько и вы, кума Мена, что я вам говорю, и скажите ему, чтобы он не болтался вечно в лавочке Пиццуто с этим хитрецом Пьедипапера, потому что ведь все известно, и расхлебывать потом придется ему. Остальные-то — старые волки, и было бы хорошо, чтобы ваш дед не посылал его прогуливаться на скалы, потому что скалы не для прогулок, а скалы Ротоло слышат все, как будто у них уши, скажите ему это, — и без подзорной трубы видят, как тихонько вдоль берегов плывут в сумерки лодки, точно собираются удить летучих мышей. Скажите это ему, кума Мена, и еще скажите, что тот, кто предупреждает его, — друг, который желает вам добра. А что до кума Чингьялента и Рокко Спату, и еще Ванни Пиццуто, так они под наблюдением. Брат ваш доверяется Пьедипапера и не знает, что таможенная стража получает столько-то /процентов с контрабанды, и, чтобы накрыть их, нужно только поделиться с кем-нибудь из шайки и заставить его проболтаться, а потом их всех и переловить. Про Пьедипапера окажите ему только одно: — Иисус Христос сказал святому Иоанну: «берегись меченых людей». Я нарочно говорю вам эту поговорку.

Мена широко раскрыла глаза и побледнела, она хорошенько не понимала того, что слышала; но ей было страшно, что этим людям в шляпах с галуном было уже дело до ее брата. Тогда дон Микеле, чтобы подбодрить ее, взял ее за руку и продолжал:

— Если бы узнали, что я пришел и сказал вам все это, мне был бы конец. Я рискую своей шляпой с галунами, потому что желаю вам добра, вам, Малаволья. Но я не) хочу, чтобы ваш брат пострадал. Нет, я не хотел бы встретить его ночью в каком-нибудь скверном месте, даже если бы и попалась контрабанда на тысячу лир, честное мое слово!

Бедные девушки больше не знали покоя с тех пор, как их смутил дон Микеле. Ночью они не смыкали глаз и, дрожа от холода и страха, до позднего часа поджидали брата у дверей, в то время как он с песнями разгуливал по улицам в обществе Рокко Спату и других из той же шайки. И бедным девушкам все время чудилось, что они слышат крики и выстрелы, как, по рассказам, бывает, когда идет охота на двуногих перепелов.

— Иди спать, — повторяла Мена сестре. — Ты слишком молода и некоторых вещей не должна знать.

Деду она ничего не говорила, чтобы не причинить ему еще и этого горя; но она собиралась с духом и спрашивала ’Нтони, когда видела, что он теперь поспокойнее и печально усаживается на пороге, опершись подбородком на руки.

— Что ты делаешь постоянно с Рокко Спату и Чингьялента? Берегись, тебя видели на скалах и около Ротоло. Берегись Пьедипапера! Знаешь старую поговорку, как Иисус Христос сказал Иоанну: «берегись меченых людей».

— Кто это тебе сказал? — спрашивал ’Нтони, накидываясь на нее, как дьявол. — Скажи мне, кто это тебе сказал?

— Мне это сказал дон Микеле, — отвечала она со слезами на глазах. — Он сказал мне, чтобы я остерегала тебя от Пьедипапера, потому что, чтобы поймать контрабанду, нужно поделиться с одним из шайки.

— И больше он тебе ничего не сказал?

— Нет, больше он мне ничего не сказал.

Тогда ’Нтони клялся, что все это неправда, и просил не говорить деду. Потом поспешно уходил и, чтобы рассеяться, направлялся в трактир, и когда встречал тех, что в шляпах с галунами, делал большой крюк, чтобы не видеть их и в лицо. Конечно, дон Микеле ничего не знал и говорил на авось, только чтобы припугнуть его, потому что злился после истории со Святошей, которая выгнала его за дверь, как паршивую собаку. Да в конце концов он и не боится дона Микеле с его галунами, которому хорошо, платят за то, что он пьет кровь бедняков. Хорошее дело! Дон Микеле не приходилось думать, чтобы каким-нибудь манером себе еще приработать, такой он жирный и откормленный! И ему только и было заботы, что наложить лапы на какого-нибудь бедняка, если тому удавалось кое-как заработать монету в двенадцать тари. И это еще новое самоуправство, что за привоз товара из чужой страны надо было платить пошлину, точно это был товар ворованный, и тут должен был совать свой нос дон Микеле со своими сыщиками! Они хозяева и могут на все накладывать свою руку и брать, что вздумается; а другие вот, если они даже рискуют собственной шкурой, чтобы делать, что хотят, и провозят свой товар, считаются за разбойников, и на них охотятся хуже, чем на волков, с пистолетами и ружьями, но красть у воров никогда не было преступлением. Это говорил и дон Джаммарья в лавке аптекаря. А дон Франко поддакивал головой и всей своей бородой и едко посмеивался, потому что, когда будет республика, такого свинства уж не увидишь. — И этих чиновников сатаны тоже! — добавлял священник. Дон Джаммарья ни на минуту не мог забыть про двадцать пять унций, которые вытащили у него из дома.