Семья моего мужа против развода (СИ)

Представьте, вам кто-то говорит, что красное, для всех остальных — это зеленое. И вместо даже толики удивления, вы просто: ну да, как скажете. Так запросто поверить, что он не притворяется, я не могу.

Щурюсь и ищу намеки на недосказанность в его глазах, в лучах фонарей, ставших еще больше похожими на янтарь. Или…пиво. Да, вот прямо здесь и сейчас я бы не против испить пенного напитка.

— Ну да. Знаешь, ты сейчас и та Юнис, которую я взял в жены — словно небо и земля. Должно было быть что-то, отчего произошли такие изменения. Я просто не рассматривал, да и не мог, очевидно, факт переселения душ, думал, может нервный срыв или то была такая маскировка… — пожимает плечами Рейнард и улыбается.

У меня вырывается нервный смех. Думаю, он реагировал бы иначе, не будь он по уши от меня без ума. Хе-хе-хе. Словно камень с плеч свалился, так стало легко после чистосердечной явки с повинной.

— Только больше никому не говори. Это может быть опасно, да и к тому же, мне льстит знать о тебе то, о чем другие не в курсе, — большая ладонь сжимает мою, и даже сквозь рукавицу мне становится теплее.

— Ну а тот Рейнард, из книги, он тебе больше нравится? Или реальный я все же лучше? У него-то точно нет таких мускулов.

— Без комментариев.

— Юнис…Юля.

Мое сердце сейчас лопнет. Вот прям как воздушный шарик, который резко иголкой проткнули.

— М?

Я смотрю под ноги и натягиваю повыше шарф, пряча свои красные щеки. Зря, ведь можно же логично предположить, что разрумянились они из-за холода.

— Ничего. Просто захотелось позвать тебя по имени.

Кошу глаза только чтобы полюбоваться этой мальчишеской абсолютно довольной улыбкой.

— Значит, у тебя была большая семья.

— Угу. Я первая, потом две сестренки, они погодки, я их ненамного старше, но они привыкли, что их балуют, и кажется, что разница между нами больше, чем на самом деле. Еще есть младший брат. Сейчас он уже школу закончить должен был. Мой отец военный, наверное, он пошел по его стопам. А может, продолжил заниматься музыкой. У него волшебные руки, под ними инструмент не звучит, а поет…

Слова льются рекой. И как я только держала все в себе?

Я скучаю. По маме с папой, и по младшим тоже. И по друзьям, одногруппникам, по универу и по своей подработке, а еще по тренеру и команде лучников, пусть в последние годы я секцию посещала реже и уже думала бросать из-за занятости. И даже по собственному имени…очень скучала.

— Прости, что-то я… — всхлипываю тихо и закатывая наверх глаза, чтобы остановить плач.

Только вот не выходит. В носу покалывает и горячие слезы, текущие вниз по холодной из-за этого зимнего вечера коже, чувствуются особенным контрастом.

— Кажется, снова снег…

Поднимаю голову.

И правда. В воздухе кружатся снежинки. Все они уникальные, вспоминаю вдруг. Нет в мире ни одной одинаковой, каждая неповторимая.

Теплые губы вдруг задевают невесомым прикосновением скулу. Потом другую, потом щеку, и чуть ниже, возле подбородка.

— Соленые.

— …Конечно, это же слезы! — смеюсь я.

— Верно, — Рейнард не улыбается, наклоняясь вперед.

Этот поцелуй на вкус как соленая карамель. Соленый, как мои слезы, что он собрал своими губами, и сладкий, каким только может быть поцелуй с любимым человеком.

«»

Зима вступает в свои права окончательно и бесповоротно. На эти три месяца, до прихода весны.

С первыми морозами в империю приходят новости о реформировании парламента. Но даже эти вести не могут затмить того, что творится на востоке в Кармии.

Местного правителя, шейха и его семью, казнили ворвавшиеся в крепость, где они скрывались от войны, бунтовщики, и вывесили голову своего бывшего государя на всеобщее обозрение снаружи над воротами павшего бастиона.

Когда шок уступает место рациональности, для всех подданых становится очевидно, что перемены нужны. Даже дворянский совет, то, что от него осталось после удаления подобно опухоли, радикальных оппозиционеров, призывающих к смене правителя, приходит единогласно к такому выводу.

И вот тогда-то создание нового парламента становится словно посланной свыше маной небесной.

Императора чтят как благодетеля и прогрессивного правителя, служащего своим подданым честно и справедливо. Несмотря на ограничение абсолютизма, авторитет монархии в сердцах людей переживает свое возрождение. Страх — лучшее орудие управления. Наглядный пример соседей стал весьма показательным для подданых нашей империи.

Все только начинается, теперь активные общественные деятели из разных слоев общества заявляют журналистам о своем намерении вступить депутатские ряды, хотя о том, каким образом будет проходить отбор пока что неизвестно.

А что точно знают все, так то, что отныне Имперское Собрание — всесословный законодательный орган. За императором сохраняется вето, но и его можно преодолеть при прочих условиях.

Это лишь начало. Закрепление равного по весу за всеми парламентариями права голоса и его свобода всего лишь маленький кирпич в построении нового общества. Партии, профсоюзы…все это еще впереди, но уже ближе, чем раньше. Их становится возможным разглядеть на горизонте.