Семья Мускат

Копл долгое время молча сидел, вперившись в бумагу. Многие слова из-за цветистого слога он разобрать не мог; слов на иврите он не понимал. Основная мысль документа, впрочем, была совершенно ясна: хозяином был теперь Фишл, и Копл обязан был ему отчетом, и, если Фишл сочтет нужным, он может его, Копла, рассчитать. И все это сделали, не поставив Лею в известность, не получив ее согласия. Они вступили против него в тайный сговор, выбили почву у него из-под ног. Лицо Копла приобрело цвет бумаги, которую он держал в руках. «Понятно, — бормотал он. — Да, понимаю».

— Вот мне и хотелось бы знать, как обстоят дела, — сказал Фишл, на этот раз чуть более суровым тоном.

Внезапно Копл вскочил, чуть было не перевернув стоявший на краю стола недопитый стакан чая.

— Можете все брать в свои руки, — сказал он. — Я иду домой. Тридцати лет мне хватило с лихвой.

Фишл покачал головой:

— Только не подумайте не дай Господь, что мы от вас избавляемся.

— Вот ключи. — Копл выдвинул ящик стола, достал оттуда связку ключей и швырнул их на стол. Схватил шляпу, пальто и зонтик.

Фишл вновь покачал головой.

— Вы все принимаете близко к сердцу, — сказал он. — Делаете скоропалительные выводы.

— Не люблю, когда меня подсиживают.

— Никто не собирается вас подсиживать. Я убежден, что вы должны оставаться на своем посту. Я даже предложил повысить вам жалованье.

— Я в ваших подачках не нуждаюсь. Мне надо было уйти, когда старик умер. Не оставаться ни одного дня.

— Погодите, реб Копл. Не уходите. Я ведь пришел к вам не по собственной инициативе.

Копл не ответил. С минуту он колебался, не зная, прощаться ему или нет. И наконец вышел, не сказав ни слова и хлопнув дверью. Как странно! Сколько лет они с подозрением следили за каждым его шагом, устраивали против него заговоры, жаловались на него, клеветали. Но ни разу не удавалось им выгнать его с работы. А сейчас явился этот Фишл со своей бумажонкой — и ему конец! Что ж, все когда-то кончается. Он медленно спускался по ступенькам. Во дворе дворник снял шапку, и Копл ответил на его приветствие кислой улыбкой. Он окинул прощальным взглядом двор и вдруг ощутил небывалую легкость, словно эта работа всегда его угнетала. Он шел по Гжибовской, жадно вдыхая холодный воздух. «Получается, что у меня нет другого выхода, я вынужден ехать в Америку, — подумал он. — Так распорядились небеса».

Он поехал к Лее, но дома ее не оказалось. Возвращаться домой было еще рано, и он отправился к Оксенбургам. Госпожа Оксенбург сидела на табуретке и ощипывала цыпленка. На скамейке, накрывшись шалью, сидели две молодые служанки из провинции. Госпожа Оксенбург, судя по всему, нанимала их на работу. В коридоре Копл столкнулся с Цилей, старшей дочерью Оксенбургов. Она несла большую сумку с мукой. Копл в шутку спросил ее, где она украла муку, и девушка ответил в том же духе. Он ущипнул ее за грудь. В столовой Исадор Оксенбург сидел за столом и раскладывал пасьянс. «Пики. Вечно пики», — бубнил он себе под нос.

— В чем дело, Исадор? Ты, я смотрю, уже и здороваться перестал.

— А, это ты, Копл. Входи, садись. Поздравляю.

— С чем?

— Твоя подружка мадам Голдсобер выходит за Крупника замуж.

— Не может быть! Когда? Где?

— Здесь. Получишь приглашение.

Копл улыбнулся, но где-то глубоко внутри затаилась злоба. Черт знает что. Если б можно было повернуться спиной ко всей этой мерзости и убежать на какой-нибудь остров… Он ушел, не попрощавшись, и поехал домой. Башеле была на кухне — точила нож о железный край плиты.

— Копл? Так рано?! — воскликнула она, проводя пальцем по лезвию.

— Башеле, — сказал Копл, садясь на койку Иппе, — мне надо с тобой кое-что обсудить.

— Что же?

— Башеле, наша совместная жизнь — это не жизнь.

Башеле уронила нож:

— Меня она устраивает. Чего еще тебе нужно?

— Мне нужен развод.

— Хорошенькие шутки.

— Нет, Башеле, я серьезно.

— Но почему? Я тебе верная жена.

— Я хочу жениться на Лее.

Лицо Башеле побледнело, а губы еще продолжали улыбаться.

— Ты что-то задумал? Признавайся.

— Нет, Башеле, это правда.

— А как же дети?

— За детей можешь не беспокоиться.

Башеле улыбалась по-прежнему.

— Хорошенькое дело, — только и сказала она.

— Зато ты сможешь выйти замуж за торговца углем из дома напротив.

Не успел он произнести эти слова, как Башеле разразилась рыданиями. Слезы брызнули у нее из глаз. Она прижала руки к груди и бросилась вон из комнаты.