Семья напрокат, или Младенец по завещанию

Чтобы не потеряться в самой себе, чтобы не разорвать связь с реальностью и не погрязнуть в собственных страхах. Ведь от позорной попытки сбежать меня отделял одна-единственная причина — Соколовский.

Если бы не он.

Если бы не его темные, затягивающие в свою бездну глаза, я бы уже давно сбежала либо вообще не ступила на порог этой квартиры с вполне ясной целью, как сегодня.

— Почему ты дрожишь? — задыхаясь, прошептал Мир и заглянул мне в глаза. Он искал страх в моем взгляде, а я видела лишь его страх, и это подкупало до невозможности.

Пальцы, лежавшие на его паху, словно онемели, они чувствовали мужскую твердость и силу, но боялись пошевелиться.

— Согрей меня, — тихо, но уверенно произнесла я и потянулась обратно к его губам.

Сладкие. Его поцелуи были сладкими, а еще они отбирали у меня возможность думать и мыслить. Каждый раз, стоило Соколовскому лишь подойти ко мне, я терялась, увязала в его энергетике, как бабочка в паутине, и не могла сдвинуться с места, да и не хотела особо.

Поняла это не сразу. Но с каждым днем, засыпая в его объятиях, я тянулась к нему все сильнее. Я нуждалась в его тепле на каком-то ином уровне, интуитивном или подсознательном — неважно. Важно было лишь то, что я хотела его. Причем не только физически, но и эмоционально и умственно. Если такой разряд желания вообще бывает. Но я давно сменила свою точку зрения и позицию, и, как бы ни было дальше, главное, чтобы первым, а лучше бы и единственным мужчиной в моей жизни был именно он.

А поэтому нельзя все испортить. Нельзя испугаться. Нельзя позволить собственным страхам овладеть собой полностью.

Я пошевелила пальчиками и провела указательным по мужскому достоинству, ощущая твердость сквозь ткань брюк. Всхлипнула, а Соколовский убрал руки с моего лица и обнял меня, притягивая к себе еще ближе. Впечатывая в себя.

— Куда же… Ты… Так торопишься-то, — шептал он каждое слово, прерывая поцелуй, затем возвращался к моим губам и шептал следующее.

Я и ответить-то ему ничего не могла, только хотела открыть рот, как он завладевал моими губами по новой, позволял лишь сделать короткий глоток воздуха, целуя в эти моменты уголки моих губ, подбородок и шею.

Соколовский с усилием оторвался от меня, облокотился своим лбом о мой и, проведя ладонью по моей спине, прошептал:

— Ты безумно красивая, Ласка. И нежная. Прямо до трясучки в пальцах. Каждый раз трогаю тебя, а меня молниями всего прошибает.

Я опять ничего не сказала. Мне казалось, что даже если и попытаюсь, то не произнесу ни слова. Я всхлипнула и потянулась пальцами к вороту его рубашки, начала расстегивать пуговички, но получалось у меня из рук вон плохо.

— Сейчас, сейчас, — хрипло усмехнулся он и накрыл ладонью мои, как оказалось, дрожащие руки.

— Не торопись. — Он поцеловал меня в скулу и начал расстегивать пуговицы пальцами одной руки. А у меня и двумя руками не получалось… — Когда ты так себя ведешь, у меня крышу сносит. — Еще один поцелуй, в ямочку около уха, и будоражащий шепот: — Мне кажется, что ты нереальная. Иногда ощущаю себя больным. Психически. И до сих пор не понимаю, как так долго продержался.

Он вытащил рубашку из-под брюк и начал стягивать ее со своих плеч, я тут же принялась водить пальчиками по коже, освобождившейся от ткани. Вела подушечками пальцев от шеи к плечам, от плеч к запястьям, оглаживая красивые и сильные натренированные руки, увитые венами, которые сейчас проступали сильнее обычного.

Соколовский же немедля, лишь часто и коротко дыша, расстегнул брюки и с сумасшедшей скоростью от них избавился. Затем он обхватил меня за талию и повалил на кровать, ложась сверху, но перенося весь свой вес на руки.



— Ласка… — Мирослав провел ладонью по моим волосам, запутывая в них пальцы. — Скажи что-нибудь. Ты здесь? — он усмехнулся, но я на каком-то интуитивном уровне почувствовала, как тяжело ему дался этот вопрос.

— Я с тобой, — мой голос осип и был абсолютно не похож на мой родной тембр, я чуть кашлянула, но это не помогло, я по-прежнему говорила хрипло, а каждое слово давалось мне с адским трудом, горло саднило. — Пожалуйста, не останавливайся. Я… Я… — Облизала губы и потянулась к мужчине, понимая, что словами я еще долго буду пытаться что-то доказать.

Губами и языком тела проще.

Я поцеловала его щеку, скулу, висок, потерлась кончиком носа о мужскую бровь, почувствовала на щеке невесомое щекотание его ресниц — и улетела.

В пропасть или на вершину? Я не понимала. Я лишь осознала, что, кажется, это и была та самая пресловутая любовь, иначе как еще объяснить, что сердце в моей груди замирало лишь от ощущения его пушистых ресниц на своей коже? Такая мелочь, но такая чувственная и вышибающая из-под ног почву. Хотя какая почва, когда я и так лежала, а ступни покалывало. Я водила ими по простыням, чувствуя дрожь.

Да, все мое тело потряхивало, не только пальчики на руках и ногах, но и всю меня.