Семья напрокат

Никитка аккуратно посапывает во сне, посасывая соску с изображением слонёнка. Я нагибаюсь над кроваткой, и провожу рукой по мягким волосам мальчика. Он слегка сморщился, и выплёвывает пустышку. Испугавшись, что сынок сейчас расплачется, я хватаю соску и пытаюсь вставить её в ротик мальчика.

– Не надо, пусть спит так, привыкает.

Тихий, скрипучий голос, раздавшийся в полутьме, заставляет меня вздрогнуть, и я оборачиваюсь. В метре от меня стоит Агриппина Яковлевна, скрестив сморщенные руки на груди.

– Ой, я вас не заметила, простите.

– Не извиняйся, Лизочка. Ты – хорошая девочка, заботливая мама, это сразу видно. Я вот тоже проснулась, решила правнука проведать. А смотрю – ты тут над Илюшкой – то склонилась.

– Да, зашла проведать перед сном.

Старушка подходит ко мне почти вплотную, и я ощущаю от неё идущий запах ароматных пирожков и какой-то душистой травы. Примерно так же пахло от моей бабушки, когда я приезжала к ней погостить в деревню летом.

– Умничка, повезло с тобой Максимке. Теперь я за него спокойна.

– Спасибо.

Я краснею, и опускаю взгляд в пушистый ковёр, постеленный на полу. Мне очень неловко от того, что женщина расхваливает меня, а я ей бесстыже вру. Но, всё же, у меня нет другого выхода.

– Очень боялась, что какая-то вертихвостка возле моего мальчика окажется. Сейчас же девки не такие, как раньше. Всем им меха да бриллианты подавай. Обычных человеческих ценностей уже и не ценят. А ты молодец, не такая.

Молчу, а по спине пробираются мурашки. Ох, может, послать всё к чертям, и вывалить всю правду? Но, я стискиваю кулачки, и продолжаю молчать – Полонский меня убьёт, а эта правда может здорово подкосить здоровье старушки. Нет, я просто не имею права открывать эту тайну. По крайней мере, не сейчас.

– Теперь и умереть спокойно могу.

– Ну, что вы! Не говорите так!

Агриппина Яковлевна подходит вплотную к кроватке, и аккуратно, трясущейся рукой, проводит по спине моего сына. В груди больно сжимается сердце. Боже, она ведь и правда надеется, что перед ней – правнук.

Чёртов Полонский! Ну, зачем я согласилась на этот обман?

– Нет-нет, я знаю, что жить мне осталось немного. Гелечка с Максимом, конечно, стараются, операцию хотят мне на глаза сделать, чтобы старуха не ослепла совсем, но сердце-то у меня слабое, могу и не пережить.

– Не думайте об этом, вы что? Внуки вас так любят!

– Эх, милая, я уже пожила. Вон, правнука увидела. Да и что мне в той Америке делать? Видела же ты зятя моего?

Киваю, и вздыхаю. Да, с художником каши не сваришь – за ним самим нужен глаз да глаз, какая уж тут забота о чужой полуслепой бабке?

Из глаза выкатывается слеза, а в горле встаёт комок. Нет, я не могу так поступить с этой женщиной. Она должна знать, что она нужна хоть кому-то, чтобы был стимул жить.

– Так вы с нами будете жить!

– С вами?

Женщина поднимает на меня свои блеклые глаза, которые в полутьме кажутся совсем светлыми, и с надеждой вглядывается в моё лицо.

– Ну, конечно. Вас прооперируют, и мы после реабилитационного периода заберём вас к себе. Будете растить правнука, с нами жить. Мне очень жаль, что последние годы вы жили далеко от своих родных. Так не должно быть.

Старушка разводит руками:

– Так получилось. Максимка вечно в разъездах, на сборах, на играх, я его по телевизору смотрела постоянно. А Ангелина вон с кем связалась, энергию Солнца вычисляет, картины со своим муженьком малюют. И на что только живут? Неужели, за их художества им кто-то платит?

– Вроде бы, мистер Дэвис зарабатывает не только картинами, но и небольшими предсказаниями.

– Ох, да. Слышала я его болтовню. Лизочка, это наподобие того, что было в СССР. Всякие там целители заряжали воду через телевизор, маги соединялись с душами умерших, а гадалки – предсказывали будущее. Всё это мы проходили, я больше в это не верю.

– И всё же, находятся люди, которым нравится то, что говорит художник.

– Какой художник! Шарлатан! Ты видела его мазню? Да, я уверена, что наш Илюшка получше нарисует!

Развожу руками. Ну, что тут скажешь? Я и сама скептически относилась к словам американца, но после магического угадывания моего настоящего имени, впору задуматься.

– Ну, вот и решили. Переедете после операции к нам с Максимом.

Я счастливо улыбаюсь и смахиваю слезинку со щеки. Непонятно, как к этому всему отнесётся Полонский, и что мы будем делать потом, когда действие моего контракта с ним истечет, но я не могла поступить иначе. Я дала женщине самое важное – надежду и осознание того, что она кому-то нужна. А это – самое главное в борьбе с болезнью. И она, окрылённая, теперь обязательно перенесёт эту операцию и даже прозреет!

А потом, я что-нибудь придумаю.

9

Окрылённая разговором с Агриппиной Яковлевной, я провожаю её до кровати, и возвращаюсь к спальне хоккеиста. Стоя под дверью его комнаты, я раздумываю – а не лечь ли мне в детской?

Но, скорее всего, это вызовет ряд вопросов у американской семейной пары, и потом разговоров на эту тему будет предостаточно. Лучше я послушаюсь Полонского, и лягу рядом с ним.

Надеюсь, он уже сладко спит.