Семья напрокат

Может, этот букет покупал Максим Дмитриевич?

Быстро развернула крафтовую бумагу, чтобы освободить стебли, и на подоконник выпала записка, аккуратно сложенная в несколько раз. Сердце бешено забилось, а руки сами собой быстро сцапали бумажку. Очень надеюсь, что там – какая-то положительная информация. Быстро сунув послание в декольте, я, как ни в чём не бывало, поставила розы в вазу и отправилась назад, на сцену.

…………………………………

Делаю взмах рукой на прощание девочкам и с наслаждением закрываю за собой дверь комнаты. Господи, эти четыре часа, проведённые на сцене, я молилась, чтобы никто ничего не заподозрил, и мне удалось прочесть записку, переданную Итеном.

Сначала, когда я увидела мужчину с букетом роз, я решила, что это какая-то злая шутка. Что американец причастен к моему появлению в борделе и своим букетом он лишь решил поиздеваться надо мной.

Но потом, увидев аккуратно сложенную записку, я поняла, что букет – всего лишь для отвлечения внимания. И, раз художник здесь, то и Полонский, несомненно, знает, где я нахожусь. Осталось дело за малым – отработать вечер, и уединиться в своей комнате, чтобы прочесть послание.

После концерта ни одну из девочек не увели в «номера», и Волын был этим жутко недоволен. Машин папик, заставляющий её читать книги в образе Золушки отчего-то вообще не появился, а на Олю было слишком много желающих, и босс решил оставить всех сегодня не у дел, чтобы не распалять обстановку.

Оглядываюсь по сторонам, не решаясь вытащить лист бумаги из декольте. Вполне возможно, что в комнате стоят камеры. Нет, я не могу так рисковать. Скорее всего, Волын наблюдает за мной исподтишка. Нужно прочесть послание в безопасном месте.

К сожалению, я не могу быть уверенной, что и в санузле безопасно. Но, тогда где же? Я кидаю взгляд на кровать, и у меня в мозгу молниеносно созревает план. Я прочитаю эту записку, и никто ничего не заподозрит!

Подхожу, и сажусь на кровать, снимая обувь. Затем аккуратно снимаю платье, удостоверившись, что записка надёжно сидит в бюстгальтере. Наконец, в одном белье подхожу к кровати, и начинаю доставать множественные шпильки из волос, заколотые рукодельницей Августой.

И вот, собрав все шпильки в кулаке, я взмахиваю волосами, и разжимаю кулак. В тот же миг металлические зажимы дождём посыпались на пол. Охаю, картинно прикрывая рот рукой, и кидаюсь на пол. Даже, если камера сейчас меня снимает, под кровать ей не заглянуть. Я же, делая вид, что собираю шпильки под кроватью, на самом деле разворачиваю записку.

В ту же секунду у меня слёзы брызгают из глаз – это, без сомнения, писал Полонский.

«Рита, ничего не бойся. Спасём тебя в субботу. Доверься Итену».

Я выдыхаю, и читаю приписку, написанную мелким почерком: «С Никитой всё хорошо».

Сжимаю записку в кулаке, и поднимаюсь с пола, чтобы никто ничего не заподозрил. Почему хоккеист написал так мало? Возможно, он боялся писать больше, и что я не сумею всё прочесть. Или опасался, что послание может попасть в чьи-то руки.

А так. В принципе, всё понятно. Максим Дмитриевич задумал операцию по моему спасению на завтра. И главным действующим лицом будет выступать всё тот же американец. Хорошо, уж сутки я потерплю. Очень надеюсь, что завтра Волыну не придёт в голову отдать меня на растерзание какому-нибудь папику.

Быстро рву записку на мелкие клочки, и спускаю в унитаз. Отлично, улики уничтожены, можно идти спать. Это последняя ночь в этом ужасном месте! Уже завтра я, наконец, прижму к себе сыночка и обещаю, Господи, что признаюсь Полонскому в любви. А там, будь что будет.

……………………………….

Сдавленные рыдания доносятся до моего уха, и я невольно поднимаю голову с кровати. На будильнике, стоящем на тумбочке, высвечиваются цифры – четыре утра. Кому вздумалось пореветь в такое время?

Кручу головой, пытаясь понять, откуда я слышу эти звуки, и понимаю, что плач идёт из комнаты Сандрин, которая расположена вслед за моей. Быстро накидываю белоснежный халат, и, как привидение, выхожу из комнаты.

Стучу в спальню рыжеволосой девушки, и, не дождавшись ответа, захожу внутрь. Сандрин, облачённая в розовую полупрозрачную сорочку, лежит на кровати в позе эмбриона, прижав ноги к животу, и горько плачет.

Увидев меня, она поднимает голову, шмыгает носом, и озабоченно спрашивает:

– Разбудила тебя, да? Прости.

– Да ничего. Как ты?

– Аборт мне сделали, малыша убили.

– А согласие? Ты же не давала?

– А кто меня спрашивать будет? У Волына всё схвачено. Он в клинику привёз, денег дал, мне снотворное вкатили, и всё, привет. Всё, нет ребёнка, понимаешь. Пустота внутри, я чувствую!

И она снова залилась горькими слезами. Я в нерешительности потопталась возле кровати, а потом плюхнулась рядом, и стала гладить девушку по густым, спутанным волосам.

– Ну, не переживай. Ты ещё молодая, родишь ещё ребёнка. Всё получится, вот увидишь.