Семья. О генеалогии, отцовстве и любви

Я сосредоточилась на другой сводной сестре, не той недоверчивой сестре моего детства, а той, с кем у меня была кровная связь. Бен и Пилар дали мне разрешение — я считала, что мне нужно его получить, чтобы выйти с ней на связь. Они были дружелюбны и обходительны, но шли дни, а мне все больше казалось, что я так и останусь заблудшей странницей. Чужой на чужой земле. Язык Торы время от времени возникал из глубин моего сознания, будто взбаламученный со дна гигантского котла. И рассеет тебя Господь по всем народам, от края земли до края земли. Тема изгнания была мне хорошо знакома. Удалением из пределов и его последствиями была прошита каждая библейская история, которую я знала. Даже отрывком из Торы для бар-мицвы моего Джейкоба был Бемидбар[64], ужасно скучный фрагмент, в котором Бог просит Моисея провести перепись идущих по пустыне двенадцати колен Израилевых.

Я стала взывать к друзьям и знакомым — раввинам, священникам, буддистским монахам, философам, — прося консультации. Я познакомилась с этими замечательными людьми, когда Джейкоб был маленький: я тогда писала мемуары о своей духовной жизни в надежде примирить свою веру — или отсутствие веры — со своим религиозным образованием. В то время я испытывала духовный кризис. Как оказалось, знакомства, заведенные тогда, мне пригодились вновь. Теперь у меня был кризис души.

Духовная наставница мне сказала — могу только позавидовать ее уверенности, — что мертвые не чувствуют боли. Когда мы умираем, сказала она, мы обнимаем взором все вокруг: всю сложность оставшейся после нас человеческой трагедии. После смерти мы видим собственную жизнь с высоты, осмысливаем ее цель постфактум. Специалист по философии йоги дал мне книгу о карме. Директор Института холистики обнадежила тем, что когда я пройду через раздирающую меня боль и окажусь по ту ее сторону, то обрету свободу. Она посоветовала мне встать у портрета каждого из людей, которых я считала своими предками, и спросить: «Кто вы мне?»

Прямо перед Ханукой[65] я позвонила Дэвиду Ингберу, ребе, ставшему мне коллегой и другом. Прошло шесть месяцев с начала моих скитаний. Выслушав мою историю, он мягко сказал: «Ты можешь сокрушаться: „Случилось невозможное, ужасное“. А можешь радоваться: „Случилось прекрасное, удивительное“. Можешь думать, что ты в изгнании. А можешь представлять, что обрела второй дом».

В конце разговора я пожелала ребе счастливой Хануки.

— Счастливой Хануки и, — он рассмеялся, — веселого Рождества!

Воодушевленная словами о прекрасных, удивительных возможностях, я написала Эмили Уолден в Facebook и на следующий день получила ответ. Ее письма сразу показались хорошо знакомыми. Как это объяснить? Две близкие по возрасту женщины, обе замужем, у обеих дети примерно одного возраста. Где-то раз в месяц каждая из нас устраивалась поудобнее с утренним кофе и писала письма, которые всякий раз становились длиннее.

Вот какое фото я сделала на утренней прогулке. А это вид из моего окна.

Обе мы застенчивые, сильные, спокойные, преданные, чувствительные. Обе мы серьезно относимся к работе, пылко — к детям, верны дружбе со старыми подругами. Последнее время я стараюсь восстановить связи с важными для меня людьми. Я сейчас одна дома — редкое и приятное явление. Незадолго до этого я онлайн прошла личностный тест по Майерс — Бриггс и обнаружила, что принадлежу к типу INFJ: интроверсия, интуиция, эмоциональность, суждение, — к этой категории относится меньше одного процента людей. У меня было чувство, что Эмили, возможно, тоже попала в этот процент. Какие из наших качеств могли быть наследственными? А какие приобретенными?

Она выросла в Портленде, дочь Бена и Пилар — медика и его жены-иммигрантки. Она старшая из троих детей. Каждое воскресное утро своего детства она отправлялась с родителями в церковь. С фотографий смотрела темноволосая, тощая, хорошенькая девочка, розовощекий подросток в походе и на школьных экскурсиях. Бен был прав. Мы действительно были похожи, несмотря на очень разную масть. На противоположном конце страны я росла единственной дочерью Пола и Айрин — соблюдавшего предписания иудейского вероучения фондового маклера и бывшего менеджера рекламного агентства, которая стала несчастной домохозяйкой. Каждое субботнее утро я ходила с папой в синагогу. Похожие фотографии были и у меня: улыбающаяся редкозубым ртом девочка, неуклюжая ученица старшей школы в водолазке и вельветовых брюках. Два удивительно разных мира — и в то же время глубоко личная генетическая связь, обусловленная общим отцом.