Семья поневоле (СИ)

- Ей всегда все легко давалось, за что бы она ни взялась. Она была популярна, почти как ты сейчас, - я усмехнулся уголком губ, украдкой взглянув на Забини. Нет, сейчас его лицо не было красивым, но я видел его именно таким. – И у нее была лучшая подруга. И если Нора была прекрасна яркой, дикой и взрывоопасной красотой, то ее подруга обладала красотой холодной, изящной и надменной. Нарцисса Блэк, как ты, наверняка, уже догадался. История повторяется в их детях, ты не находишь?

- Вы дружили? – Осторожно задал вопрос Блейз, стараясь не спугнуть мою откровенность. Я неопределенно качнул головой.

- Нет конечно. Они учились на шестом курсе, когда я поступил на первый. Что мы могли иметь общего?

- А как…

- Время Блейз, время. Оно все расставляет по местам. Чем старше мы становимся, тем меньшую роль играет разница в возрасте в пять лет.

- А мой отец? Его вы знали? – У мальчишки загорелись глаза. Я не хотел затрагивать эту тему, но объяснить причину отказа было бы еще сложнее.

- Знал, нас познакомил Люциус. Он же представил его Нарциссе и Онории на рождественском балу. И твои родители почти сразу же полюбили друг друга и через полгода поженились, летом семьдесят восьмого. Я как раз окончил школу…

5. Блейз

Профессор пришел не вовремя, чем очень меня разозлил, и я даже позволил себе вступить с ним в пикировку, но скоро потерял к этому интерес – Снейп неожиданно пустился в воспоминания о молодости. Я первый раз видел его таким. Словно он действительно помолодел – тяжелая складка на лбу разгладилась, в глазах заискрился внутренний свет, а на губы легла тень улыбки. Он так рассказывал о матери, что я невольно заслушался. Аристократы всегда ценили точеную, холодную красоту бледнокожих блондинок, но по тону Снейпа было ясно – ему милее прелести жгучих темнокожих брюнеток с горящими страстью глазами. Половина девчонок так же сходит с ума по строгому, надменному Малфою. Но зато другая половина принадлежит дерзкому и горячему Забини.

Когда профессор заговорил об отце, я весь превратился в слух. Да, я видел несколько его колдографий, но не знал о нем практически ничего. Мать не любила говорить о своем первом муже и по какой-то причине уничтожила все его вещи, и было невозможно вызвать ее на откровенность. А родственники по линии отца если и были, то все жили в далекой Италии, и мы с ними не общались. А так как он был итальянцем, никаких сведений о нем в газетах, книгах и архивах Великобритании почти не было. Только маленькая заметка о свадьбе родителей – они оба не были тогда знамениты, да крохотная эпитафия три года спустя – Эрардо Забини скончался в возрасте тридцати лет от внезапной остановки сердца. Расследование ничего не дало, вскрытие ничего не показало. И смерть признали естественной, хотя отец и был полностью здоров, не считая того, что мертв.

Про мою мать ходят разные слухи, но почти все сходятся в том, что она убила своих семерых мужей, причем ради наследства. Называют ее за глаза «черной вдовой». Разумеется, она утверждает, что это неправда, да и авроры проверяли каждый случай и ни разу не смогли доказать ее причастность. Почему же я должен ей не верить?

Только вот отчего-то не верил. Иначе почему она всегда отказывалась говорить об отце? Как минимум его она точно убила, я был просто уверен в этом.

И как я мог жить с этой женщиной? Я ее люблю. Она моя мать. Она мой единственный родственник, очень близкий человек. И она любит меня больше всего на свете. Убила отца? Может, я покажусь циничным, но иногда даже убийства бывают оправданы. К тому же, я его не помню. Так что не очень-то и сожалею о его смерти. Я просто не знаю, каково это – иметь отца, чтобы горевать о том, что я его потерял. Только иногда, во сне, я слышу его голос, напевающий песенку про ведьму Вэнди. Может быть, он пел ее мне?

Единственное, за что я был признателен отцу – собственно, за факт моего рождения и мою внешность. Он был мулатом, и очень красивым. Итальянец по отцу и сенегалец по матери. Черты его лица были тонкими, что редко встречается у темнокожих. Слишком смуглый итальянец, как можно было бы назвать Эрардо Забини. От него мне достался красивый нос – прямой и изящный, выгодно отличая меня от стопроцентных потомков африканцев, имеющих носы с широкими крыльями и обычно курносые. Да и мои губы не были толстыми, хотя все же полнее, чем у отца. Не густые и сросшиеся, а дерзко изогнутые черные брови. В общем, я тоже был своего рода слишком смуглым итальянцем – только еще чуть меньше итальянцем, и чуть более темнокожим. Но форму лица, глаза и уши я унаследовал от матери. А еще, к сожалению, кудрявые волосы. У отца они были лишь немного волнистыми, и он носил элегантный черный хвост, перевязанный черным же бантом. Мне же приходилось коротко стричься, чтобы не напоминать молодого барашка.