Семья Тибо.Том 1

«…Ты не хочешь меня понять, и вижу, что ты никогда меня не понимала. Ты обвиняешь меня в эгоизме, это меня-то, чья жизнь без остатка отдана другим. Если наберёшься смелости, осведомись у аббата Нуайеля, что следует думать на сей счёт! Ты бы возблагодарила бога, гордилась бы тем, что моя жизнь сплошное самопожертвование, если бы только могла вникнуть в её суть, нравственное величие, в высшую цель! А ты низко ревнуешь и думаешь лишь о том, как бы из личных соображений лишить благотворительные заведения моего руководства, в котором они нуждаются!»

Но большинство писем дышало глубокой нежностью:

«…Ни слова от тебя вчера, ни слова сегодня. Ты так нужна мне, что я не могу уже обходиться без твоих писем, жду их каждое утро, и, если при пробуждении не обнаруживаю твоего послания, весь рабочий день идёт кое-как. За неимением лучшего, перечитывал твоё, такое милое, письмецо от четверга, полное чистоты, прямоты, нежности. О, добрый ангел, посланный мне самим богом! Подчас я упрекаю себя за то, что люблю тебя не так, как ты того заслуживаешь. Я же знаю, любимая моя, что ты не позволишь сорваться с твоих губ ни единой жалобе. Но какой низостью было бы с моей стороны делать вид, что я забыл все нанесённые тебе обиды, и скрывать от тебя моё раскаяние!

Нашу делегацию очень чествовали. Мне было отведено весьма почётное место среди прочих её членов. Вчера обед на тридцать кувертов, тосты и т.д. Думаю, моя ответная речь произвела впечатление. Но каковы бы ни были все эти почести, я ни на минуту не забываю вас обоих: в перерыве между заседаниями думаю только о тебе, моя любимая, и о малыше…»

Антуан почувствовал какое-то необычайное волнение. Когда он клал пачку на место, руки его тряслись. «Ваша святая мать», — неизменно говорил г‑н Тибо за столом, когда вспоминал какое-нибудь событие своей жизни, связанное с покойной женой, и при этих словах как-то по-особенному вздыхал и возводил очи к потолку, бросая косвенный взгляд на люстру. Из этого краткого вторжения в никому не ведомую до сих пор сферу он узнал куда больше о молодых годах своих родителей, чем из тех намёков, что слышал от отца в течение двадцати лет.

Второй ящик был забит другими пачками.

Письма от детей. Воспитанники и арестанты.

«Тоже члены его семьи», — подумалось Антуану.

В этой области прошлого он чувствовал себя не столь неловко, но удивлён был, пожалуй, не меньше. Кто бы мог подумать, что г‑н Тибо сбережёт все письма Антуана, все письма Жака, даже письма Жиз, весьма, правда, немногочисленные, и сохранит их под общей рубрикой: «Письма от детей»?

Наверху пачки лежал листок без даты, неуклюже нацарапанный карандашом, — первое послание дитяти, чьей ручонкой водила рука матери:

Дорогой папочка, целую тебя и желаю весёлых праздников.

Антуан.

На мгновение он умилился этому уцелевшему от предысторических времён памятнику и взялся за следующую папку.

Письма от воспитанников и арестантов особого интереса не представляли.

Господин председатель!

Нынче вечером нас отправляют на остров Рэ. Не могу покинуть тюрьму, не выразив Вам свою благодарность за все Ваши благодеяния…………