Семья Тибо.Том 1

А он, напротив, чувствовал, что с каждой минутой всё ровнее и ровнее бьётся его пульс; он вновь обрёл какое-то чудовищное спокойствие. На мгновение он даже рассердился на Жиз за то, что она внушает ему самое банальное желание и то временами; он дошёл до того, что чуточку стал презирать её. Вдруг образ Женни подобно молнии ожёг его и тут же растаял, но мысль стала работать яснее. Затем, всё отринув вновь, он спохватился, и ему стало стыдно. Насколько Жиз лучше его. Эта пылкая любовь преданного зверька, любовь, которую после трёх лет отсутствия он обнаружил неизменной, равно как и её манеру слепо отдаваться своему уделу влюблённой, уделу трагическому, ибо она принимала всё, не дрогнув, презрев любой риск, — чувство её, безусловно, более сильно, более чисто, чем всё, что сам он способен был испытать. Он взвешивал, размышлял невозмутимо, с внутренним холодком и мог поэтому теперь, ничего не опасаясь, держать себя с Жиз ласково…

Так он переходил от одной мысли к другой, меж тем как Жиз упрямо думала об одном, только об одном… И она так тянулась к этому единственному своему помыслу, к этой любви, стала такой восприимчивой, такой чувствительной ко всему, что исходило от Жака, что сразу, хотя он не сказал ни слова, не изменил своей позы, всё так же гладил щёчку, прижавшуюся к его плечу, — только по тому, как невнимательно-нежно двигались его пальцы от губ к виску и от виска к губам, она вдруг прозрела: поняла, что связывавшие их узы порваны навсегда и бесповоротно и что для Жака она ничто.

Уже ни на что не надеясь, — так человек проверяет что-то, давно уже не нуждающееся в проверке, — и желая убедиться наверняка, Жиз резко отстранилась от Жака и посмотрела ему прямо в лицо. Он не успел изменить сухое выражение глаз, и тут она окончательно уверилась, что всё кончено бесповоротно.

Но в то же время она совсем по-ребячьи боялась услышать это из его уст: тогда страшная истина сгустится до нескольких вполне недвусмысленных слов, которые обоим им суждено навсегда хранить в памяти. Сознавая свою слабость, она вся собралась, лишь бы Жак не заподозрил её растерянности. У неё хватило мужества отодвинуться подальше, улыбнуться, заговорить.

Обведя комнату неопределённым жестом, она пробормотала:

— Сколько же времени я здесь не была!

На самом же деле с предельной ясностью она вспомнила, как последний раз сидела здесь, на том же диване, в этой самой комнате рядом с Антуаном. Какой же она тогда считала себя несчастной! Считала, что нет горшего испытания, чем отсутствие Жака, чем смертная тоска по нём, не оставлявшая её ни на минуту. Но что всё это по сравнению с тем, что выпало ей сегодня? Тогда стоило только закрыть глаза, и Жак возникал, как живой, покорный её зову, и был именно таким, каким она хотела его видеть. А сейчас? Сейчас, когда она вновь обрела его, она воочию убедилась, что значит жить без него! «Как же это возможно? — думала она. — Как такое могло случиться?» И тоска стала такой непереносимо острой, что она на секунду прикрыла глаза.

Жак поднялся, чтобы зажечь свет, подошёл к окну и опустил занавески, но не вернулся, не сел с нею рядом на диван.

— Не простудишься? — спросил он, заметив, что Жиз вздрогнула.

— Нет, но в комнате у тебя всё-таки топят плохо, — ответила она, обрадовавшись хоть этой теме. — Знаешь, я лучше пойду к себе.

Звук голосов, разорвавших тишину, отчасти подбодрил её, подкрепил. Сила, которую черпала Жиз в этой видимой естественности, была слишком эфемерна, но ей так требовалась ложь, что ещё несколько минут она продолжала болтать, судорожно бросая слова, лишь бы укрыться за ними, как укрывается каракатица за облачком выпущенных ею чернил. А он, стоя посреди комнаты, подбадривал её улыбкой, тоже втянувшись в эту игру, и, возможно, подсознательно радовался, что и сегодняшний день тоже обошёлся без объяснений.

Жиз наконец удалось подняться. Они посмотрели в глаза друг другу. Оба были почти одинакового роста. Жиз твердила про себя: «Никогда, никогда я не смогу обходиться без него!» Но твердила лишь затем, чтобы не подпустить к себе другую, жестокую мысль: «Он-то сильный, он-то без меня прекрасно обходится!» И вдруг её осенило: Жак с чисто мужской жестокостью и холодностью сам выбирал свою судьбу, а она, она… Ох, ни за что ей не выбрать своей, и как бы скромна ни была её участь, даже направить её она не сумеет.

Тогда она в упор спросила:

— Когда ты уезжаешь?

Ей казалось, что спросила она это непринуждённым тоном.

Жак сдержался, рассеянно прошёлся по комнате, потом бросил вполоборота:

— А ты?

Нельзя было показать более наглядно, что он и в самом деле уедет и даже представить себе не может, что Жиз останется во Франции.

Жиз неопределённо пожала плечами и, с усилием улыбнувшись в последний раз, — теперь ей уже легче удавалась улыбка, — открыла дверь и исчезла.