Семья Тибо.Том 1

Жак прочитал эти восемь страничек одним духом. Его трясло, он умилялся, но был расстроен, сбит с толку. Однако чувства эти шли не только от пробуждения былой дружбы, — при своём пылком нраве Жак был вполне способен нынче же вечером вскочить на поезд, отправляющийся в Люневиль, — но было здесь ещё что-то, какая-то непонятная тоска грызла иной, потаённый, наболевший участок его сердца, а он не мог, да и не хотел проливать на него свет.

Он прошёлся по перрону. Его била дрожь не так от холода, как от нервного перенапряжения. Письмо он всё ещё держал в руке. Потом он снова вернулся на прежнее место, встал у стены и, под адское звяканье звоночка, постарался, взяв себя в руки, спокойно перечитать всё письмо от начала до конца.

Когда Жак вышел на Северном вокзале, было уже половина восьмого. Вечер выдался прекрасный, чистый, вода в сточных канавах замёрзла, на тротуарах сухо.

Он буквально умирал с голоду. На улице Лафайет он заметил пивную, вошёл, без сил рухнул на диванчик и, не снимая шляпы, даже не опустив воротника пальто, с жадностью съел три крутых яйца, порцию кислой капусты и с полфунта хлеба.

Утолив голод, он выпил подряд два стакана пива и огляделся. В зале почти никого не было. Напротив него на таком же диванчике, только в другом ряду сидела в одиночестве женщина перед пустым стаканом и смотрела, как Жак расправляется с едой. Была она брюнетка, широкоплечая, ещё молодая. Жак поймал её соболезнующий взгляд и почувствовал лёгкое волнение. Одета слишком скромно для тех профессионалок, что бродят вокруг вокзала. Может, начинающая?.. Глаза их встретились. Жак отвёл взгляд: достаточно только знака с его стороны, и она усядется за его столик. Выражение лица её было наивное и в то же время грустно-умудрённое, и было в этом что-то влекущее, притягательное. Поддавшись искушению, Жак с минуту колебался: как бы его освежило нынче вечером это простое, близкое к природе существо, ровно ничего о нём не знающее… Она открыто следила за ним, казалось, она угадывала его колебания. А он всячески избегал встречаться с ней взглядом.

Наконец он взял себя в руки, расплатился с гарсоном и быстро вышел, не оглянувшись в её сторону.

На улице его сразу пронизал холод. Вернуться домой пешком? Уж очень он устал. Встав на краю тротуара, Жак следил за проезжающими мимо машинами и сделал знак первому свободному такси.

Когда такси остановилось, кто-то коснулся его, — оказывается, та женщина пошла за ним, она тронула его за локоть и с явной натугой произнесла:

— Если хотите, поедемте ко мне. Улица Ламартина.

Он отрицательно, но дружелюбно покачал головой и открыл дверцу машины.

— Хоть довезите меня до улицы Ламартина, дом девяносто семь, — молила женщина, будто решила не отставать от Жака.

Шофёр с улыбкой взглянул на него:

— Ну как, хозяин, поехали на улицу Ламартина, девяносто семь?

Женщине показалось или она сделала вид, что ей показалось, будто Жак согласился, и быстро впорхнула в машину.

— Ну ладно, на улицу Ламартина, — согласился Жак.

Машина тронулась.

— Чего ты со мной-то крутишь? — сразу же спросила она, и голос у неё оказался такой, каким ему и полагалось быть по её внешнему виду, — тёплый. Потом, лукаво улыбнувшись, она наклонилась к нему и добавила: — Неужто ты воображаешь, что сразу не видно, что ты сам не свой!

Она ласково обхватила Жака обеими руками, и от этого прикосновения, от этой теплоты он совсем раскис.

Так приятно, когда тебя жалеют! Жак поддался искушению и вместо ответа подавил вздох. Но это молчание отдало Жака в её власть, она обняла его ещё крепче, сняла с него шляпу и положила его голову себе на грудь. А он не противился: его вдруг охватило такое уныние, что он заплакал, сам не зная, почему плачет.

Дрожащим голосом она шепнула ему на ухо:

— На мокрое дело ходил, а?

Жак снова промолчал. Вдруг он сообразил, что действительно мог сойти за злоумышленника — в этом сухом морозном Париже в замазанных до колен брюках, с расцарапанной ветвями физиономией. Он закрыл глаза: он испытывал сладкое хмельное чувство, оттого что уличная девка приняла его за бандита.

А она опять истолковала его молчание как знак согласия и страстно прижала к груди его голову.

Потом предложила совсем уже другим тоном, энергичным тоном сообщницы:

— Хочешь, я спрячу тебя?

— Нет, не стоит, — ответил он и не пошевелился.

Видимо, жизнь научила её принимать даже то, что было ей непонятно.

— Хрустов тебе хоть не надо? — спросила она после небольшого колебания.

На сей раз Жак открыл глаза и приподнялся…

— Чего? Чего?

— У меня есть с собой триста сорок монет, надо? — сказала она, отпирая сумочку. В разбитном её тоне слышалась грубоватая, чуть сердитая нежность старшей сестры.

Жак был так растроган, что не сразу ответил.

— Спасибо… Не надо, — пробормотал он, покачав головой.

Машина замедлила ход и остановилась у дома с низкой входной дверью. На плохо освещённом тротуаре не было ни души.

Жак решил, что сейчас она попросит его зайти к ней. Что тогда делать?