Семья в огне

Уж не сын ли это Кейтлин Райли? Нетрудно представить, каких гадостей про Лидию он наслышался от матери. Ах да, Кейтлин ведь давно уже не Райли, а Мур. Она вышла замуж за подрядчика, который выстроил ей огромный дом на Уайлди-роуд, и до родов успела поработать медсестрой в больнице. Странно представлять ее медсестрой и матерью. В старших классах Кейтлин всем рассказывала, будто Лидия подбивает лифчик ватой. Лидия развивалась не по годам быстро и первая в классе обзавелась лифчиком, а в старших классах грудь у нее стала больше, чем у всех остальных девочек потока. На второй день учебы ее прозвали Лактадией. В авторстве клички никто так и не признался, но старшие мальчики стали подсовывать в ее шкафчик непристойные записки (с предложением прогуляться за трибуны, например) и улюлюкать, когда она садилась в автобус. «Напои молочком!» – таким воплем они встречали ее утром и провожали днем. К началу второй недели очень многие девочки – включая Кейтлин Райли – жестоко невзлюбили Лидию. Она была моложе Кейтлин на два года и раньше вообще не попадала в поле ее зрения, а теперь вдруг стала ее заклятым врагом. Кейтлин объявила войну Лидии. «У Лактадии нет молока», – любила приговаривать та и однажды вместе с другими девочками подкараулила ее на школьной лестнице. Они потребовали задрать кофту и доказать, что грудь у нее настоящая, а не ватная. Лидия так испугалась, что не могла даже убежать или послать Кейтлин куда подальше. Она медленно задрала блузку и выставила напоказ свои очень даже настоящие груди. До сих пор она помнит, как стояла, зажмурившись и прикрыв лицо блузкой, а мимо проходили какие-то парни, и один из них схватил ее за правую грудь. Она не видела, кто это был, и от потрясения потеряла дар речи. Когда она наконец опустила блузку, Кейтлин и другие девочки уже мчались вниз по лестнице. Лидия услышала их хохот и крик: «Уродина!» Унижения на этом не закончились, одноклассники то и дело шушукались у нее за спиной, но память о том случае на лестнице, когда она стояла голая, облапанная под укоризненными взорами Кейтлин Райли и ее подружек, до сих пор наводит на нее ужас. Лишь много позже, когда старшие девочки окончили школу, а сама она стала встречаться с Эрлом Мори (тот пользовался популярностью, и никто не осмеливался перейти ему дорогу), пелена ужаса, которая обволакивала ее каждый день на подходе к школе, начала рассеиваться. Сейчас, встречая Кейтлин в магазине или в аптеке, Лидия неизменно опускает голову и прячет глаза, пытается стать невидимкой, будто до сих пор учится в школе.

Лидия еще раз приглядывается к парню на велике. Может, это вовсе и не сын Кейтлин… Раньше она знала многих местных, но, когда Люк окончил школу – и позже, когда Рекс исчез, а заведения вроде «Пробки» перестали ее манить, – она прекратила общаться с кем-либо, кроме работодателей. Постепенно и как-то незаметно Лидия потеряла счет местным свадьбам и разводам, рождениям и смертям. Однако этого парня она всегда замечала. А последнее время – особенно часто. Она вспоминает одну из маминых застольных мудростей, которую та держала наготове на случай сплетен о чьем-нибудь грехопадении: «Недалеко от яблони падают только гнилые яблоки, а хорошие срывают и уносят домой». Лидия никогда не понимала этих слов, но теперь, кажется, начинает понимать – глядя, как парень (сын Кейтлин Райли?) выезжает с парковки и скрывается из виду. Она сминает в кармане упругий рулончик и ускоряет шаг.

Сайлас

Бросив велик за помойкой на Лоу-роуд, он через поле выходит на Херрик-роуд. Поначалу ее не видно, она шагает в семи или восьми домах от него, но очень скоро впереди уже можно различить ее силуэт, руки, карманы джинсов на крепкой заднице, которая так и ходит ходуном. Все как обычно: она идет, он следит. Каждый раз Сайлас понемногу сокращает расстояние. Подбирается все ближе… Сегодня он видит даже очертания трусов и лифчика под ее одеждой. Кто-то ему говорил, что маме Люка за пятьдесят, но, глядя на эту попу в узких джинсах, что покачивается взад-вперед и из стороны в сторону, он думает: да нет, брехня все это. Он видел ее зад в шортах, трениках, обтягивающих и просторных юбках, но чаще всего – в узких джинсах вроде этих. Лидия Мори много ходит пешком. В магазин, в банк и до кофейни. И всегда она будто в каком-то трансе или под кайфом: почти не смотрит по сторонам, не оглядывается. За те месяцы, что Сайлас за ней следит, она еще ни разу его не видела. Сто пудов.

Он ускоряет шаг. Ну и задница, а! Зачарованный ритмичной безупречностью ее движений – вверх-вниз, вниз-вверх, – он думает: нет, у матери не может быть такой жопы. И тут же стыдливо морщится. Надо ж было такое подумать.