Семья вурдалака

— Я вижу, друзья мои, что вы оба бредили нынешней ночью. Что касается меня, то я удостоверился, что все чудесные слухи про этот palazzo не что иное, как выдумка контрабандиста Титта Каннелли. Я сам его видел и с ним говорил. Пойдемте со мною: покажу, что я у него купил.

С сими словами я пошел в свою спальню, Антонио и Владимир — следом. Я открыл ящик, засунул в него руку, но вытащил… человеческие кости! С ужасом их отбросив, я побежал к столу, на который накануне поставил склянку рококо, развернул платок и остолбенел. В нем был череп ребенка, а подле него лежал мой пустой кошелек.

— Это ты купил у того контрабандиста? — спросили меня в один голос Антонио и Владимир.

Я не знал, что отвечать. Владимир подошел к окну и воскликнул с удивлением:

— Ах, боже мой! Где же озеро?

Я также подошел к окну. Передо мной была piazza Volta, и я увидел, что смотрю из окна чертова дома.

— Как мы сюда попали? — спросил я, обращаясь к Антонио, но он не мог мне ответить.

Он был чрезвычайно бледен, силы его покинули, и он опустился в кресло. Тогда я только заметил, что у него на шее маленькая синяя ранка, как будто от пиявки, но чуть больше. Я тоже чувствовал слабость и, подойдя к зеркалу, увидел у себя на шее такую же ранку, как у Антонио. Владимир ничего не чувствовал, и ранки у него не было. На вопросы мои он признался, что когда выстрелил в белого призрака и потом узнал своего друга, Антонио умолял его, чтобы он с ним в последний раз поцеловался, но Владимир никак не мог на это решиться, потому что его что-то пугало в его взгляде.

Мы еще рассуждали о наших приключениях, когда услышали стук в ворота. Оказалось, полицейский офицер с шестью солдатами.

— Господа, — послышалось снаружи, — немедленно открывайте! Вы арестованы именем правительства!

Но ворота были так крепко заколочены, что их пришлось ломать. Когда офицер вошел в комнату, мы его спросили, за что арестованы.

— За то, — ответил он, — что издеваетесь над покойниками и нынешней ночью перетаскали все кости из Комской часовни. Один аббат, проходя мимо, видел, как вы ломали решетку, и сегодня утром на вас донес.

Мы тщетно протестовали: офицер непременно хотел, чтобы мы шли за ним. К счастью, я увидел комского подесту (известного археолога R… i), с которым был знаком, и призвал его на помощь. Узнав меня и Антонио, он очень перед нами извинялся и велел привести аббата, сделавшего на нас донос, но его нигде не могли отыскать. Когда я рассказал подесте, что с нами случилось, он нисколько не удивился, но пригласил меня в городской архив. Антонио был так слаб, что не мог за нами следовать, а Владимир остался, чтобы проводить его домой. Когда мы вошли в архив, подеста раскрыл большой in folio[8] и прочитал следующее:

«Сего 1679 года сентября 20-го дня казнен публично на городской площади разбойник Giorambatista Cannelli, около 20 лет с шайкою своею наполнявший ужасом окрестности Комо и Милана. Родом он из Комо, лет ему, по собственному показанию, 50. Пришед на место казни, он не хотел приобщиться святых тайн и умер не как христианин, а как язычник».

Сверх того подеста (человек во всех отношениях заслуживающий уважения, который скорее дал бы себе отрезать руку, нежели согласился бы сказать неправду) открыл мне, что чертов дом построен на том самом месте, где некогда находился языческий храм, посвященный Гекате и ламиям. Многие пещеры и подземельные ходы этого храма, как гласит молва, и поныне сохранились. Они ведут глубоко в недра земли, и древние думали, что они имеют сообщение с тартаром. В народе ходит слух, что ламии, или эмпузы, которые, как вам известно, имели много сходства с нашими упырями, и поныне еще бродят около посвященного им места, принимая всевозможные виды, чтобы заманивать к себе неопытных людей и высасывать из них кровь. Странно еще то, что Владимир через несколько дней в самом деле получил письмо от своей матери, в котором она его просила возвратиться в Россию.

Рыбаренко замолчал и опять погрузился в размышления.

— Что ж, — спросил его Руневский, — и вы не делали никаких розысканий о вашем приключении?

— Делал. Сколько я ни уважал подесту, но истолкование его мне не казалось вероятным.

— И что ж вы узнали?

— Пенина ничего не понимала, когда ее спрашивали о брате ее Титта. Она говорила, что у нее никогда не было брата. На наши вопросы отвечала, что она действительно вышла из villa Remondi на помощь к Антонио, но что никогда она нас не догоняла и не просила Антонио, чтобы он выхлопотал прощение ее брату. Никто также ничего не знал о прекрасном дворце дона Пьетро между villa Remondi и villa d’Este, и когда я нарочно пошел его отыскивать, то ничего не нашел. Происшествие это произвело на меня сильное впечатление. Я выехал из Комо, оставив Антонио больным. Через месяц я узнал в Риме, что он умер от изнеможения. Я сам был так слаб, как будто после сильной и продолжительной болезни, но старания искусных врачей наконец возвратили мне, хотя не совсем, потерянное здоровье.