Семя желания

– Так называемых зачинщиков отправят на каторжные работы. Может, что похуже, учитывая, как закручивают гайки. – Сложив пальцы пистолетом, он наставил «дуло» на Тристрама. – Тебя, например. Бах-бах!

– Я тут ни при чем, – в тридцатый раз возразил Тристрам. – Меня просто затянуло в толпу. Сколько раз вам повторять, что это ошибка?

– Вот именно. Так им и скажи, когда за тобой придут.

Фрэнк отошел в угол отлить. Во всей камере уютно запахло мочой. К Тристраму подошел мужчина средних лет с серым пушком на кумполе и безумным взглядом, как у проповедника-мирянина.

– Вы сами себя приговорите, едва раскроете рот, мистер. Благослови ваши сердце и душу, они распознали в вас интеллектуала, едва вы сюда вошли. Думаю, вы проявили большое мужество, когда остались с рабочими. Помяните мое слово: когда настанут лучшие времена, вас ждет награда.

– Но я же ничего не сделал! – почти расплакался Тристрам. – Совсем ничего.

– Ага, – произнес голос северянина в углу. – Сдается, шаги… Сдается, я взаправду шаги слышу.

Включился свет в коридоре – яркий, как яичный желток, – и, приближаясь к камере, забухали сапоги. Старик на полу взмолился:

– Я только хочу ее выключить. Я долго не задержусь.

Прутья решетки, мертвенно-черные в резком свете, откровенно ухмылялись заключенным. Два серомальчика, оба молодые, здоровенные и вооруженные, тоже ухмылялись из-за ухмыляющейся решетки. Рывком отодвинулись засовы, лязгнул ключ, с грохотом открылась дверь.

– Так, – заявил один серомальчик в чине капрала, тасуя колоду удостоверений личности. – Сейчас начну сдавать. Те, кто свои получат, могут валить, но впредь пусть ведут себя хорошо. Поехали. Аарон, Барбер, Вивьен…

– А уж я-то чем провинился? – удивился Блэклок.

– Дейвенпорт, Джилл, Джонс, Дилке, Доддс, Коллинс, Линдси, Лоури…

Названные жадно хватали свои документы, и их грубо выталкивали на волю.

– Макинтош, Мейфилд, Морган, Мохамед, Норвуд, О’Коннор, Олдис…

– Я вернусь, – пообещал старик, с дрожью беря удостоверение личности. – Вот только плиту выключу и вернусь. Спасибо, ребята.

– Пейджет, Радковиц, Смит.

Камера быстро пустела.

– Снайдер, Такер, Тейлор, Уилсон, Уилсон, Уилсон, Укук, Фейбразер, Франклин, Хамидин…

– Тут какая-то ошибка! – крикнул Тристрам. – Я на «эф»!

– Хэкни, Чанг, Эванс, Эндор. Вот и все. А ты у нас кто, приятель? – спросил серомальчик Тристрама.

Тристрам назвался.

– Ага, а вот ты остаешься.

– Я требую, чтобы меня отвели к начальнику, – взвился Тристрам. – Я требую, чтобы мне позволили связаться с братом. Дайте мне позвонить жене. Я напишу министру внутренних дел.

– Ну, от писанины вреда не будет, – сказал серомальчик. – Возможно, так тебя удастся заткнуть. Пиши, приятель, пиши.

Глава 9

– Хвала Господу в небесах! – громыхнул Шонни. – Смотрите, кто приехал! Моя сестренка! И благослови и сохрани нас Господь, ни на день не постарела, с тех пор как я ее видел, а тому уже года три как. Входи же, входи, крайне тебе рады. – И, подозрительно выглянув, добавил: – Честное слово, вреда ему не желаю, но, надеюсь, своего кошмарного муженька ты с собой не привезла? При одном только его виде у меня волосы на загривке дыбом встают и зубы зудеть начинают.

Беатрис-Джоанна с улыбкой покачала головой. Шонни принадлежал сказочному прошлому: открытый, прямой, честный, полный плодовитой жизненной силы, с грубым, загорелым и веселым круглым лицом и удивленными льдисто-голубыми глазами. Верхняя губа у него по-обезьяньи выворачивалась, а нижняя мясисто оттопыривалась. Кряжистое тело казалось еще более крупным из-за дерюжной фермерской одежонки.

– Мейвис! – позвал он. – Мейвис!

В крошечной прихожей появилась Мейвис – на шесть лет старше Беатрис-Джоанны, с такими же волосами цвета сидра, крапчато-карими глазами, округлая и полногрудая.

– Не получилось предупредить заранее, – извинилась, целуя сестру, Беатрис-Джоанна. – Я уезжала в спешке.

– Из вашего жуткого метрополиса стоит уезжать в спешке, – согласился, подхватывая ее сумку, Шонни. – Да пошлет ему Господь дурные сны.

– Бедный маленький Роджер, – сказала Мейвис и, обняв сестру за плечи, повела в гостиную. – Такая жалость!

Места там было не больше, чем в квартире у Фоксов, но почему-то здесь гостиная словно бы дышала простором.

– Для начала надо выпить за приезд! – Шонни поднял люк, и на свет вынырнула батарея бутылок. – Такого по двадцать крон за кружку не сыскать в том заблудшем рассаднике греха, разрази его Господь, откуда ты сбежала.

Он поднял повыше бутылку, рассматривая ее на просвет в электрическом свете.

– Сливовое вино моего собственного изготовления. Считается, что виноделие под запретом, как и многие другие полезные и богоугодные вещи, но к черту всех этих мелкодушных законодателей-навозников, да сжалится над ними Господь. – Он налил. – Поднимите стаканы и повторяйте за мной, – приказал он.

Все выпили.

– Эй! А за что мы пьем?

– За многое, – отозвалась Беатрис-Джоанна. – За жизнь. За свободу. За море. За нас. За то, о чем я вам позже расскажу.

– Мы за каждое пропустим по стаканчику, – сказал Шонни и просиял: – Какая радость, что ты приехала!