Семя желания

Отец Шэкел расхохотался. Он даже сел на край кровати Беатрис-Джоанны, чтобы отсмеяться. Он смеялся над Шонни, чье лицо выражало смешанные чувства.

– Неважно, – сказал он наконец, улыбаясь до ушей. – Найду хлеба по дороге в Аккрингтон. Должен же где-нибудь найтись хлеб.

Глава 9

Новым сокамерником Тристрама оказался большой нигериец по имени Чарли Линклейтер. Это был дружелюбный разговорчивый малый, со ртом таким большим, что оставалось только удивляться, как это из него не выпадают английские гласные. Тристрам часто старался сосчитать его зубы, которые у него были родные, а не искусственные (гордясь этим фактом, Чарли часто их показывал), и под конец счета их всегда оказывалось больше положенных тридцати двух. Это его беспокоило. Чарли Линклейтер отбывал неопределенный срок за неопределенное преступление, включавшее, насколько смог разобрать Тристрам, многократное отцовство вкупе с избиением серомальчиков, приправленное хулиганством в вестибюле здания Правительства и поеданием мяса в пьяном виде.

– Небольшой отдых тут, – сказал Чарли Линклейтер, – мне явно не повредит.

Голос у него был сочный, словно бы темно-пурпурный. Рядом с этим мясистым иссиня-черным созданием Тристрам чувствовал себя, как никогда, худым и слабым.

– Кругом твердят про поедание мяса, – с обычной своей ленцой сказал Чарли Линклейтер, развалившись на нарах. – Да что они в этом понимают? Ха, в прошлом году я завел интрижку с женой одного парня, он был, как и я сам, из Кадуна. Его звали Джордж Даниэль, и по профессии он был инспектором – из тех, что снимают показания счетчиков. Так вот, заявляется он нежданным домой и застает нас в самом разгаре. Что нам оставалось? Только врезать ему старым тесаком. Ты бы тоже так поступил, мой мальчик. Ну так вот, оказались мы с телом на руках – добрых восемьдесят килограммов с гаком. Что нам оставалось, как не достать старый котел? Потребовалась неделя, честное слово, и ели мы не переставая. Кости мы закопали, и никто ничего не узнал. Уж какой у нас, братец, пир получился, самый что ни на есть всамделишный!

Вздохнув, он чмокнул мясистыми губами и даже срыгнул от такого приятного воспоминания.

– Я должен отсюда выбраться, – заявил Тристрам. – Там, во внешнем мире, ведь есть еда, да? Еда. – Он пускал слюни, сотрясая прутья решетки, но теперь уже совсем слабо. – Я должен есть, должен.

– Что до меня, – отозвался Чарли Линклейтер, – я отсюда выбраться не спешу. Меня пара парней ищут со старым добрым тесаком, и, пожалуй, мне тут стоит посидеть. Во всяком случае какое-то время. Но готов услужить чем могу, чтобы вытащить тебя отсюда. Нет, я совсем не против твоего общества, ведь ты хорошо себя ведешь и вообще человек образованный и с хорошими манерами. Но если тебе нужно услужить, чтобы выбраться, я как раз тот, кто тебе посодействует.

Когда пришел надзиратель, чтобы протолкнуть через решетку полуденные питательные таблетки и воду, Тристрам с интересом заметил, что он при дубинке.

– Еще раз затеешь глупости, – предупредил надзиратель, – и познакомишься с моей красоткой! – Он взмахнул дубинкой. – По черепушке получишь, мистер Кровожадный. Так что будь начеку, помни мои слова.

– А его дубинка будет очень даже кстати, – заметил Чарли Линклейтер и добавил задумчиво: – И с тобой он не слишком любезно обращается.

А потом составил простой план по освобождению Тристрама. План подразумевал некоторое наказание для него самого, но он был человеком широкой души. Учитывая, что за семь дней он употребил пятьдесят семь килограммов инспектора, Чарли явно был человек большого упорства и стойкости. Теперь в исполнение первой простой части своего простого плана он понемногу начал создавать видимость вражды к своему сокамернику – чтобы не возбуждать подозрений в соучастии, когда настанет время второй фазы. С этого момента всякий раз, когда надзиратель заглядывал через прутья, он ревел Тристраму:

– Не доводи меня, парень! Держи свою ругань при себе. Я не привык, чтобы со мной так обращались!

– Опять он за свое? – кивал мрачный надзиратель. – Мы его еще в бараний рог согнем. Мы еще заставим его молить о пощаде.

Тристрам, с запавшим ртом, поскольку челюсти у него были сломаны, разевал рот в пустом рыбьем оскале. Надзиратель рявкал в ответ – у него-то вставные челюсти были целехоньки – и уходил. Чарли Линклейтер подмигивал. И так три дня.

На четвертый день Тристрам лежал почти так же, как Блаженный Амброз Бейли: безучастный и неподвижный, устремив взгляд в потолок. Решетку тряс Чарли Линклейтер.

– Он умирает. Идите скорей! Этот парень вот-вот даст дуба. Идите же!

Надзиратель ворчливо пришел. Увидев распростершегося неподвижно Тристрама, он со скрежетом открыл дверь камеры.

– Ну вот, – пятнадцать секунд спустя сказал Чарли Линклейтер. – Надевай его одежонку, приятель. Ловко дельце обстряпали, – добавил он, покачивая дубинку на ремешке из кожзама. – Напяливай его мундир, вы вроде одного размера.

На пару они раздели отключившегося надзирателя.

– Надо же, у него спина прыщавая, – прокомментировал Чарли Линклейтер.