Семидесятый меридиан

Отборное зерно было тщательно взвешено у склада и засыпано на зиму в огромные глиняные амфоры. Хозяин баржи, приложив свою печать к глиняной табличке, удостоверяющей вес сданного зерна, прошел по улице, населенной ремесленниками, почти до стен цитадели и поднялся на крышу собственного дома, где собралась вся семья. Дети резвились на полу. В этот день к их игрушкам — глиняным буйволам, носорогам и крокодилам — прибавилась движущаяся повозка. До ужина хозяин и его приятели решили поиграть в более серьезную игру, расставив на столе фигурки. (Ученые считают их прообразом будущих шахмат.) Слуга подал две бронзовые чаши, наполненные хмельным ячменным напитком, похожим на пиво. Наверх поднялась жена. Щиколотки ее ног и запястья рук были охвачены бронзовыми браслетами, смуглую грудь украшало ожерелье из раковин и сердолика.

Вероятно, гость похвалил украшения, а мадам из Мохенджо-Даро намекнула в ответ, поглядывая на мужа, что видела в лавке ювелира очень миленькую подвеску из настоящего «камня неба» — лазурита. Быть может, она посетовала на то, что старший сын пропадает в цитадели, где вместе с другими повесами его возраста увивается за танцовщицей. Не исключено, что она упрекнула мужа в чрезмерном пристрастии к ячменному напитку.

Возможен и противоположный вариант. Хозяйка склонилась перед мужем в глубоком поклоне и, забрав детей, тихо спустилась вниз, чтобы не мешать мужчинам спокойно беседовать о ценах на пшеницу, скот и строительные материалы.

К вечеру на нижней улице стихал многоголосый гул. Старый ремесленник остановил гончарный круг, придирчиво осмотрел дневную продукцию и глину, приготовленную на завтра. Один из двух больших кувшинов, оставленных на сушку, был покрыт росписью. Он делался по специальному заказу из крепости. Отпустив подмастерьев, гончар ушел на жилую половину.

Погасил свой горн сосед гончара — чеканщик. Он отправился домой, захватив с собой из предосторожности незаконченную дорогую работу — вазу из серебра, над которой трудился уже неделю.

Отовсюду, как тени, двигались по улицам, освещенным лишь отблесками очагов, усталые люди. Одни держали путь в свои кварталы, где ждали их семьи и ужин. Другие направлялись в лавочки, где были зажжены факелы и смоляные светильники. Там можно было купить еду, а уже после проскользнуть в свою тесную каморку, куда с трудом втиснулись циновка и кувшин с водой.

У берега реки засветилась робкая цепочка огней. На маленьких кострах готовили ужин те, кто не имел крыши над головой.

О том, что ужин готов, известила и хозяйка дома, который мы мысленно посетили.

Что же входило в меню этого ужина?

— На этот вопрос не так уж трудно ответить, — заявил Щетенко, — если привлечь к археологии данные смежных наук — этнографии и палеоэкономики. Есть и другая возможность: посетить одно из соседних селений и посмотреть, что едят его современные обитатели.

Все это дает основание предположить, что кроме ячменя, риса и пшеницы (около 600 г в день на каждого жителя Мохенджо-Даро в среднем) в его рацион входило более пол-литра молока и 160 г мяса, а также овощи, фрукты и острые специи.

Городское стадо крупного рогатого скота, включая тягловый, состояло примерно из 10 тыс. голов. Кроме естественных пастбищ в окрестностях Мохенджо-Даро сеялись для корма просяные культуры. Каждый год огромные хранилища Великого города наполнялись припасами, росло благосостояние его жителей, совершенствовались ремесла, процветала торговля. И в то же время в благоденствующем, казалось бы, хараппском обществе происходили невидимые, но грозные процессы, которые впоследствии привели его к гибели.

Вопрос о причинах крушения древней цивилизации долины Инда является предметом длительных дискуссий, суть которых будет изложена ниже. А пока попытаемся представить себе, как и за счет чего жило и процветало это общество.

Инд — поистине неутомимая река. Каждый год она переносит огромные массы грунта, наращивает свое русло и увеличивает дельту, предоставляя человеку превосходные плодородные почвы. Достаточно бросить зерно, чтобы через два-три месяца снять урожай. Этим и пользовались первые поселенцы долины. Ежегодные разливы реки орошали поля и одновременно приносили па них удобрения.

На паре волов, впряженных в деревянную соху, а на маленьких участках заостренной палкой взрыхлялась почва. В нее бросали зерно. Созревший без дальнейшего участия человека урожай снимали бронзовыми серпами или просто руками. Для обмолота по срезанным стеблям прогоняли скот. «Минимум оснащенности и затрат человеческого труда», — охарактеризовал такой способ ведения хозяйства известный ученый-этнограф Ламбрик.

Побывали мы и в деревне Хасан Вахан, расположенной по соседству с раскопками. Посуда и роспись на ней оказались такими же, как и в древнем городе, такими же были набор глиняных игрушек и гончарный круг. Двухколесные повозки, словно взятые напрокат в музее Мохенджо-Даро, курсировали по узким улицам. Пеклись пресные лепешки — чапати и варился горох, приправленный острым соусом карри. По прилегающему к деревне полю волы тащили деревянную соху.