Я принял идею Лэкса о том, что святости может достигнуть тот, кто желает ее. Принял и мысленно убрал на полку к другим идеям, ничего не сделав для того, чтобы ее воплотить в своей жизни. Что за проклятие лежало на мне, почему я не мог претворить веру в действие, а свое знание о Боге – в конкретные усилия стяжать Того, в Ком я признавал единственное истинное благо? Но нет, я довольствовался умозрительными построениями и спорами. Мне кажется, причина в том, что мое знание было в большой степени естественным и интеллектуальным. В конце концов, Аристотель в знании Бога полагал величайшее блаженство, которое было доступно ему, язычнику, и видимо, он был прав. Высоты, постигаемые в метафизических размышлениях, вводят человека в сферу чистых, тонких наслаждений, дающих самую устойчивую радость, которую только можно обрести в естественном порядке вещей. Когда вы поднимаетесь на ступень выше и основываете свои рассуждения на предпосылках, открытых в Писании, удовольствие становится еще глубже и совершеннее. И все же, даже если предметом исследования становятся тайны христианской веры, способ их созерцания, умозрительный и безличный, мешает преодолеть естественный уровень, по крайней мере в том, что касается практических следствий.
В таком случае получается не размышление, а своего рода ненасытная интеллектуальная и эстетическая страсть, высокий, утонченный, даже добродетельный вид эгоизма. А если оно не способствует движению воли к Богу и действенной к Нему любви, то такая медитация бесплодна и мертва, и даже, при определенных обстоятельствах, может обернуться грехом – или, по крайней мере, несовершенством.
Опыт научил меня одному важному моральному правилу: совершенно бесполезно рассчитывать свои действия, подобно тому как составляют список из двух колонок: в одной – грехи, которых следует избегать, в другой – то, что «не есть грех», и что можно принимать без рассуждения.
Многим католикам это безнадежно ложное разделение заменяет все нравственное богословие. Пока они в поте лица зарабатывают себе на жизнь, и их возможности более или менее ограничены, такое упрощение не очень страшно: но Боже упаси, когда они уходят в отпуск, или когда наступает субботний вечер. Не потому ли в субботний вечер повсюду так много пьяных ирландцев, ведь все мы знаем, – и это действительно так – что неполное опьянение
Я знаю, о чем говорю, потому что именно так я тогда и жил. Хотите увидеть принцип двух колонок в действии? Приведу пример, к чему приводит множество поступков, каждый из которых сам по себе не грех. Чем они оказываются
В Брэдфорде наступил карнавал. Для нас это означало пару «Чертовых колес», бинго, «Кнут» и человека в белой униформе, который вылетает из огромной пушки прямо в расставленную сеть. Мы сели в машину и покатили по шоссе Рок-Сити, сквозь темные леса, тишину которых нарушал лишь стук нефтяных насосов.
Карнавал был масштабный. Казалось, он заполнил собой все дно узкой ложбины, одной из тех зигзагообразных долин, в которых укрылся Брэдфорд, и вся она сияла огнями. Трубы нефтеперегонных заводов торчали среди огней, словно адские стражи. Мы вступили в яркий белый свет, бешеный ритм электрической музыки и сладкий густой карамельный дух.
– Эй, парни, загляните сюда, не проходите мимо.
Мы смущенно повернули бороды к человеку в рубашке с короткими рукавами и фетровой шляпе, выглянувшему из своей палатки. Внутри виднелся разноцветный стол, какие-то цифры. Мы подошли ближе. Он принялся объяснять нам, что по доброте своего большого и глупого сердца держит эту азартную игру, которая столь легка и проста, что практически представляет собой своего рода общественную благотворительность, способ пожертвовать в пользу достойных и разумных молодых людей вроде нас вполне симпатичное состояние.
Мы слушали его объяснения. Похоже, что эта игра не из тех, где в качестве приза получаешь коробку попкорна. Действительно, хотя начинаешь всего с 25 центов, ставка удваивается с каждым броском; удваивается, разумеется, и приз в долларах.