Семилетняя война

Чернышёв, исследовав местность, решил нанести главный удар на правом берегу Шпрее. Вспомогательные действия по левому берегу он поручил Тотлебену, связь с которым поддерживалась в районе Копеника особой пехотной бригадой.

Распоряжения эти были вполне разумны. Чернышёв не предвидел лишь последствий, которые возникли оттого, что Тотлебен вновь получил возможность к самостоятельным действиям.

Между тем все помыслы Тотлебена по-прежнему были устремлены на то, чтобы первому войти в город и суметь приписать себе всю заслугу по овладению прусской столицей. Сделать это было тем более трудно, что подошёл австрийский корпус Ласси.

Граф Ласси привёл с собой 14 тысяч человек. И большая численность его войск, и более высокий чин, и более высокие должности, ранее им занимавшиеся (Ласси был начальником штаба у Дауна), давали ему право старшинства над Тотлебеном… Было очевидно, что штурм Берлина на левом берегу Шпрее может быть предпринят только совместно с корпусом Ласси, и притом под главным начальством этого последнего. Поэтому Тотлебен лихорадочно измышлял способы, не доводя дело до штурма, лишь используя создавшуюся для прусской столицы опасную обстановку, заставить берлинского коменданта сдаться. И сдаться именно ему, Тотлебену! Исходя из этого, он решил всеми мерами сдержаться на занятых им позициях у Котбусских и Галльских ворот, как ближайших к городу.

Ласси тоже стремился не столько к общей пользе дела, сколько к тому, чтобы самому завладеть Берлином. Едва расположившись на позициях — перед Бранденбургскими воротами, он попытался через посредство прусского генерала Левенштейна заключить с Роховым капитуляцию. Об этих переговорах он ни словом не известил Тотлебена.

Но на правом берегу, в лагере Чернышёва, господствовало другое настроение. Там предпочитали действовать не уговорами, а силой оружия. Оттуда на Берлин надвигалась подлинная гроза, и отвести эту грозу прусская столица была не в силах.

2

Шатилову удалось добиться разрешения участвовать в качестве волонтёра без определённых обязанностей в экспедиции. Педантичный Василий Иванович Суворов очень задержал его, и он нагнал войска уже под самым Берлином. Чернышёв, знавший, что премьер-майор был обласкан в Петербурге, обошёлся с ним по укоренившейся традиции придворного быть любезным с теми, кто хорошо принят при дворе, очень приветливо.

— Оставайтесь у меня, — сказал он, — посмотрите шармицель, а неровен час, так и дельце для вас найдётся.

Алексей Никитич, радостный, вышел от Чернышёва и тут же, пройдя всего сотню шагов, встретился с Емковым.

— Здравия желаем! — широко осклабился тот.

— Ты как здесь? Разве Второй Московский не у графа Тотлебена?

— У графа-с… Да, вишь, часть гаубиц генерал Чернышёв к себе забрали. И бомбардиров, значит, с ними.

— Ты секунд-майора не видывал?

— Как же! Они в квартирмейстерской части графа Тотлебена находятся. Очень даже видел их.

— Что же, ты рад, что тебя перевели? Завоевался на том берегу!

— И ещё бы воевал, да воевало потерял, — сдержанно усмехаясь, ответил солдат. — Нам как прикажут… А только, ваше высокобродь, как на духу скажу: мне под их превосходительством Тотлебеном воевать не столь сподручно.

— А что, не любо солдатам у него?

— Дураку что глупо, то и любо, — загадочно сказал Емковой. — Где уж солдату о том помыслить!

— Своеобычный ты мужик, — раздумчиво проговорил Алексей Никитич. — Дерёшься ты, я знаю, славно, а начальников, видно, не уважаешь.

— Как можно, вашбродь! Если солдат начальство не уважит, какой же он солдат! Но опять же — и начальство разное бывает. А наш брат это всё примечает, потому его шкура сейчас же и восчувствует.

— Так-то так, да, по-моему, на войне всем трудно: и солдату простому и воеводе.

Емковой равнодушным голосом сказал:

— Конечно. Хотя у солдатов особливое присловье есть: воеводой быть — без мёду не жить… Дозвольте, однако ж, вашбродь, итти: меня господин поручик послали. Счастливо: вам, вашбродь. И господину Ивонину в землю кланяюсь: о том ему, как свидитесь, непременно скажите.

Солдат откозырял и, чётко печатая шаг, пошёл от Шатилова.

На рассвете седьмого октября Чернышёв двинул свой корпус к местечку Лихтенберг. Здесь проходила цепь высот, занятых отрядом Цеймера.

На своём правом фланге Чернышёв поставил, для защиты от прусской кавалерии, кирасиров под командой Гаугревена и Молдавский гусарский полк. Им вскоре же нашлась работа. Пруссаки не опасались Тотлебена, уже обнаружившего свою неспособность к энергичной атаке, ещё менее опасались они Ласси. Для них было ясно, что главную опасность представляет отряд Чернышёва. Поэтому они решили атаковать его немедленно, пока не подошла к нему дивизия Панина.

День выдался хмурый, то и дело начинал моросить мелкий, скучный дождь. Артиллерийские кони с натугой тащили пушки, которые Чернышёв также велел поставить на фланге.

В девять часов утра немного посветлело; ветер разбросал серую гряду туч, и в просветах показалось бледно-голубое, чахлое осеннее небо. И тотчас же, словно они ожидали этого момента, с холмов понеслись прусские кавалеристы.