Семилетняя война

Однако принц Вюртембергский, получив сведения, что Фридрих выступил с крупными силами для спасения своей столицы, считал возможным если не вовсе отбить противника, то хотя бы продержаться до появления короля. Как-никак, город был укреплён, снабжён всем необходимым, а численное неравенство возможно было отчасти восполнить формированием вспомогательных отрядов из населения, — благо в арсенале имелось вдоволь оружия. Левальдт и Зейдлиц рекомендовали такой способ действий: предпринять главными силами атаку на правом берегу и, обойдя правый фланг Чернышёва, принудить его к отступлению. В то же время на левом берегу отряды Тотлебена и Ласси будут скованы демонстративными выпадами Гюльзена. Так выгадывалось время: пока русские оправятся и возобновят наступление, успеет прибыть армия короля.

Чернышёв и Панин не имели точных сведений об этом плане, но в общих чертах рисовали его себе достаточно верно.

— Первое моё убеждение, — заявил Чернышёв в начале совещания, — в том, что неприятель, собравшись со всех сторон и с таким поспешением на защиту столицы, не оставит оной на жертву, но до последней крайности обороняться и город защищать станет.

— Мы судим по себе, граф Захар Григорьевич, — задумчиво сказал Панин, — мы, россияне, в сём случае бились бы смертно, Но пруссаки — не русские. О том забывать не следует.

Чернышёв стал горячо возражать. Он доказывал твёрдое намерение неприятеля защищать Берлин тем, что, во-первых, Гюльзену незачем было бы иначе пробиваться в город, во-вторых, тем, что неприятель, безусловно, рассчитывает на отсутствие единого командования у союзников, на разобщённость их войск рекою, и, наконец, на свои укрепления. Исходя из этого своего убеждения, он решил отложить общий штурм ещё на день, до подхода всего отряда Панина.

Начало штурма было назначено на семь часов утра девятого октября.

Диспозиция боя была разработана во всех подробностях.

После пробития утренней зори и трёх выстрелов все войска, построенные в полудивизионные колонны и имея на флангах кавалерию, начинали продвижение к Берлину. Подойдя на дистанцию действительного ружейного огня, они разворачивались и атаковали прежде всего высоты, прилегавшие к предместьям города. В первых рядах велено было ставить гренадерские роты[35]. Полковой артиллерии предписывалось следовать при своих полках и, когда закончится выстраивание, тотчас начать скорострельную пальбу. Полевая артиллерия получала задачу обстреливать дальние цели.

Предусмотрено было даже количество людей, могущих сопровождать раненых: для вывода тяжело раненных отпускать из строя не более чем по одному человеку.

Единственное, что не упоминалось в диспозиции Чернышёва и Панина, — это путь ретирады. Судя по сосредоточению обозов у Копеника, именно там проходила дорога отступления в случае неудачи. Но прямого указания на это в приказе не имелось. Зато всем командирам и солдатам ставилось задачей: «сию атаку наисовершеннейшим образом произвесть», «удержать ту славу и честь, которую российское оружие чрез так долгое время сохранило».

Целую ночь на девятое октября Чернышёв и Панин опрашивали полковых командиров, всё ли у них готово и каково настроение солдатства. Ответы были единодушны. «Невозможно довольно описать, с какою нетерпеливостью и жадностью ожидают войска сей атаки; надежда у каждого на лице обозначается». Такими словами доносил командир Кексгольмского полка, и почти так же командиры Апшеронского, и Вятского, и Невского, и Бутырского, и 1-го Гренадерского, и Муромского, и всех других пехотных, конных и артиллерийских полков.

— На сей раз им несдобровать, — сказал Панин. — В Берлине русского штыка ещё не видали. Нынче узнают, сколь он остёр.

Раздался рокот барабанов: били зорю.

— Ну, господи, благослови! — поднялся Чернышёв. — Поедемте, генерал, к Четвёртому Гренадерскому. Там наше место будет. Через полчаса начнётся штурм.

Вдруг под окнами послышался бешеный галоп лошади.

— Ординарец! — встрепенулся Панин и, не дожидаясь, пока прибывшего введут, сам бросился в нетерпении навстречу ему.

Через минуту он вошёл, растерянный и смущённый.

— Граф! А, граф! — жалобно проговорил он. — Улизнули пруссы… отступили.

— Что? Как отступили? — вне себя вскричал Чернышёв.

— Из авангарда доносят: сегодня ночью все войска столицу покинули и ушли на Шарлоттенбург к Шпандау. Замахнулись мы, а бить-то некого… Эх! — и он в сердцах произнёс старинный «русский титул».

Чернышёв в ярости ударил по столу своей любимой янтарной трубкой так, что она с треском рассыпалась на мелкие кусочки.

— Испугались! Кичатся, что первые, дескать, в Европе воители, а вот какова их повадка! Столичный свой город, и тот… Без дефензивы… Генерал! Велите тотчас преследовать неприятеля, отрядив всю конницу и гренадеров в Шпандау. Прикажите также направить для преследования все лёгкие войска, какие только попадут вам.

Панин мгновенно вышел. Чернышёв позвонил.