Семилетняя война

Эскадроны принца Вюртембергского атаковали в образцовом порядке, ведя на скаку беглый огонь, быстро пожирая небольшое расстояние, отделявшее их от русских.

Заговорили русские пушки, картечь с визгом врезалась в ряды всадников, образуя в них большие бреши. Среди пруссаков началось замешательство. Принц Вюртембергский вынесся перед эскадронами и, хрипло выкрикивая какие-то неразборчивые слова, размахивая обнажённой саблей, поскакал вперёд. Конная лавина устремилась за ним.

Шатилов, при первых же выстрелах поспешивший к месту боя, смешался с солдатами пехотного прикрытия при батарее и, раздобыв ружьё, стрелял с колена. Он понимал, что две роты прикрытия не смогут отбить атаку столь крупных сил, но вместе с тем он был уверен, что Чернышёв пришлёт вовремя подкрепление.

Немцы были уже совсем близко. Шатилов отчётливо видел их красные, потные, напряжённые лица. И вдруг что-то будто кольнуло его. Всё это было, как случается иногда в жизни, точным повторением прошлого: уже была такая атака, и злые лица мчащихся всадников, и даже возгласы, раздавшиеся у него над самым ухом:

— Пушки! Пушки береги!

Ах, да! Кунерсдорф. Битва на Большом Шпице… Но дальше было не до раздумий. Всё смешалось. Рослые, разъярённые лошади пронеслись мимо него, обдав его комками мокрой грязи, над головой его свистнул палаш. Он инстинктивно метнулся в сторону и выстрелил из пистолета; рядом кто-то закричал дурным голосом, и сразу сделалось почти тихо. Бой переместился дальше, туда, где стояли орудия, и уцелевшие солдаты прикрытия со всех сторон бежали туда, хотя их было в пять раз меньше, чем пруссаков.

Шатилов побежал вместе с другими. Внезапно вокруг грянуло восторженное «ура»: из-за пригорка показались гаугревенские кирасиры и молдавские гусары. Звон сабель, трескотня выстрелов, дикое ржание коней, вопли раненых, остервенелые крики из сотен грудей возвестили о кавалерийской сшибке. Потом вдруг крики замолкли, и, несмотря на продолжающийся шум битвы, всем показалось, что стало очень тихо. А ещё через минуту это грозное безмолвие рубки взорвалось ликующими возгласами: немецкая кавалерия в полном расстройстве мчалась назад, преследуемая кирасирами и гусарами.

— Теперь ладно. Не отдали ему орудиев, — сказал кто-то рядом с Шатиловым. — Одначе антилеристов он успел, видать, многих посечь. Эх, кабы наши конники чуток раньше подоспели!

Алексей Никитич протиснулся вперёд — и обмер: перед ним, шагах в двадцати, лежал на «единороге», обхватив его руками и точно закрывая его собою, солдат. Голова его с тронутыми сединой волосами была рассечена страшным ударом палаша. Но Шатилов сейчас же узнал Емкового.

И в то же мгновенье всё существо его опять пронзило ощущение повторения прошлого, так что даже внутренним холодком обвеяло его сердце. Евграф Семёнович: тот так же лежал, раскинув руки последним усилием, последним движением жизни стремясь закрыть своё орудие. И теперь — Емковой. Та же смерть, тот же бездумный, прекрасный героизм.

Солдаты осторожно положили на траву труп Емкового, закрыли ему глаза и положили на веки медные пятаки.

Двое молодых артиллеристов уже возились подле «единорога», готовясь открыть огонь.

3

Поражение неприятельской кавалерии позволило Чернышёву продвинуться вперёд и занять важные высоты западнее Лихтенберга. Теперь правый фланг был надёжно прикрыт, и, больше того, создавалась угроза для левого крыла Цеймера. На занятых высотах были немедленно установлены четыре двухфунтовые пушки и два «единорога». Батареей командовал артиллерии-майор Лавров.

Чернышёв лично явился наблюдать результаты стрельбы — и остался очень доволен. После третьего залпа в отряде Цеймера были взорваны зарядные ящики.

Не давая противнику опомниться, русские войска устремились в общую атаку: на левом фланге действовала конница, с фронта наступала пехота. Принц Вюртембергский не решился вступать в упорный бой за выдвинутую вперёд.

Позицию, и отряд Цеймера был оттянут в предместье, под прикрытие палисадной стены.

Вечером прибыли передовые части Панина, покрывшие за двое суток семьдесят пять вёрст. Оба генерала тотчас уединились и стали обсуждать диспозицию штурма прусской столицы.

На правом берегу Шпрее было сосредоточено в это время двадцать три батальона и восемнадцать эскадронов, то есть около 11 тысяч пехоты и 4 тысячи конницы русских войск. Через день сюда должны были подойти главные силы Панина. На левом берегу стоял 9-тысячный отряд Тотлебена и 14-тысячный корпус Ласси.

Пруссаки имели в Берлине двадцать шесть батальонов и сорок один эскадрон. На правом берегу, против Чернышёва, находилось шестнадцать пехотных батальонов и двадцать эскадронов.

В общем, не считая Ласси, русские войска имели полуторный перевес в численности.