Эти слова привели в замешательство многих из тех, кто примкнул к его войску по зову долга или в связи с обязанностями вассала, и не столько по причине недопустимой самонадеянности, сколько из соображений причастности к «общине Ашшур». Неужели царский сын всерьез намерен штурмовать священный город, колыбель их племени? Даже те же, кто примкнул к более сильной стороне в надежде нажиться на войне, испытал смущение. Ворваться в город не трудно, ассирийцы и не такие крепости взламывали. Что потом? Что останется от священных храмов, от алтарей и святилищ? Какая сила способна удержать солдат, только что рисковавших жизнью и вдруг обнаруживших, что они живы, от того, чтобы хватать все, что попадет под руку? Кто способен оградить священный город от кровавого разгула? Как отец небесный, вечный и грозный Ашшур, посмотрит на такое святотатство?
Уныние и злобу навевало и поведение противной стороны, которая пользовалась методами, которые иначе, как скифскими, не назовешь. Обстрелы продолжались днем и ночью. Убитых уже насчитывали десятками, раненых сотнями.
Когда эти вести дошли до Шурдана, он рассвирепел. Приказал убыстрить ход, догнать сторонников «чудовища», как он называл своего дядю, за его чрезвычайную волосатость, — схватить их, растоптать, посадить на колья.
В первую семидневку кислиму (ноябрь — декабрь) оба войска столкнулись на узкой равнине между мелкой, по пояс, речушкой и болотистой поймой священного Тигра. В тот день племенные отряды, составлявшие славу ассирийского ополчения, на собственной шкуре почувствовали силу конных атак. Всадники подскакивали на дистанцию стрельбы, выпускали стрелы по скоплению вражеской пехоты, которая сгрудилась на узком пятачке. Их тут же сменяли новые кисиры и так до полудня. Отогнать конницу было нечем — колесниц, готовых встать стеной, было немного, да и те выписывали колесами такие восьмерки, что жалко было смотреть.
После полудня у Шурдана не оставалось выбора, как двинуть пехоту вперед. Первыми в надежде сблизиться с противником в атаку двинулись копьеносцы. Это были лучшие копьеносцы в мире, их численное превосходство позволяло надеяться на успех, если бы нажим был организован более толково. Левый фланг, стиснутый и прижатый к Тигру, увяз в болоте. Правый выдвинулся вперед, разорвав при этом связь с центром и расстроив общий строй.
В этот момент на противоположной стороне заиграли флейты, ударили барабаны, и отряды «чудовища», под громкий рев боевых труб, выкрики редумов, лай боевых псов и вопли собаководов двинулись на врага. Царский полк, выстроившись тупым клином с прикрытыми ополченцами флангами, ускоряя шаг, ударил по замешкавшемуся противнику.
Удар оказался настолько мощным, что гвардии удалось разорвать вражескую линию, и к левому флангу, барахтавшемуся в болоте, присоединился центр, составленный из отборных воинов ниневийского ополчения. Теряя почву под ногами, измазавшись в грязи, опытные в боях и резне бородачи уже не могли помочь соратникам из Шибанибы. Этих неисправимых гвардейцы Салманасара — все в нарядных доспехах, начищенных кольчугах, — убивали безжалостно. Соплеменников резали с такой жестокостью, какую не выказывали даже по отношению к презренным сирийцам или грязным евреям — с издевками, с отрезанием ушей и носа, с выкалыванием глаз.
Войско Шурдана охватила паника. Сдавались пятидесятками и сотнями. Сдавшихся поубивали бы на поле боя, не разбирая, где брат, сын или отец, если бы не строжайший приказ Шаммурамат и специально назначенные люди, которые охраняли обезоруженных пленных. Сначала и это не помогало, пока сама воспитанница Иштар не бросилась на поле боя и не начала лично дарить жизнь побежденным. Перечить ей, дочери Иштар, не отваживались даже налившие кровью глаза гвардейцы из царского полка.
Появление Шаммурамат окончательно сломило сопротивление врага. Вражеские воины бросали оружие и толпами устремлялись вслед за женщиной, дарующей жизнь. Ею восхищались, ее приветствовали и свои, и чужие, как ожившее воплощение Небесной воительницы, опекавшей Ассирию.
Шурдан, наблюдавший за ходом сражения с ближайшего холма, умирая от ужаса, наблюдал, как Шаммурамат беспрепятственно проезжала на коне через смешавшиеся ряды его воинов. Как поверить, что «распутной девке», как ее со смехом называли в его окружении, удалось сломить сопротивление лучшей пехоты на свете.
Эта задержка стоила царевичу жизни. Уйти от преследования ему не удалось.
Возвращение в Калах оказалось для нового правителя поистине триумфальным.
В столице зверств было немного. С верными новому правителю войсками расплатились по — царски, после чего «царский полк» и часть конницы отправились в поход против Шибанибы, жители которой легкомысленно отказались признавать нового владыку. Когда опомнились, было поздно. Наслышавшись о милосердии победителей, горожане сами открыли ворота, и солдатня хлынула в узкие улицы древнего города.