Семирамида. Золотая чаша

Некоторое время командирам удавалось уговаривать своих солдат сжалиться. Воины, однако, были движимы не только обычной жаждой грабежа — царские гвардейцы издавна ненавидели жителей Шибанибы и рвались перебить их всех. Сыграли свою роль и зажиточные дома, чистые метенные улицы и блиставшие разноцветной глазурью храмы.

Тридцать тысяч вооруженных солдат, вломившихся в город, подожгли Шибанибу. За ними последовали обозные рабы и маркитанты, еще более многочисленные, еще более распущенные. Ни положение, ни возраст не могли оградить от насилия, спасти от смерти. Седых старцев, пожилых женщин волокли на потеху солдатне. Взрослых девушек и красивых юношей рвали на части, и над телами их возникали драки, кончавшиеся поножовщиной и убийствами. Солдаты тащили деньги, грабили храмы, другие, более сильные, нападали на них и отнимали добычу. Некоторые не довольствовались богатствами, бывшими у всех на виду — в поисках спрятанных вкладов они рыли землю, избивали и пытали людей. В руках у всех пылали факелы и, кончив грабеж, солдаты кидали их, потехи ради, в пустые дома и храмы. Ничего не было запретного для армии, в которой вчерашние мятежники из Ниневии, Арбел, других городов, примкнувшие к Шамши, перемешались с сохранившими верность гвардейцами и союзными эмуку.

Грабеж продолжался две дня…

Об оставшихся в живых жителях Шибанибы, Шамши-Адад выразился в том смысле, что обращать полноправных граждан Ассирии в рабов нельзя, а свидетели ему не нужны. Так погиб город, видевший Саргона и знаменитого Тукульти-Нинурту I. Было ему от основания тысяча двести лет.

Участь Шибанибы оказалась хорошим уроком для Ниневии. Стоять зиму у ворот собственного города было немыслимо даже для недалекого умом Шамши. Он в присутствии верховных жрецов дал клятву, что ограничится данью, и казни будут преданы исключительно непосредственные зачинщики мятежа.

Он сдержал свое слово, правда, приказал обтянуть содранной с врагов кожей главные ворота Ниневии.

Часть V

Парадный дворцовый зал. Полутьма, разбавляемая светом редких, скупо горящих факелов. Огромный размытый отблеск с точностью маятника неспешно пробегает по залу, выхватывая из сумеречной мглы два ряда колонн, выстроенных по обе стороны широкого прохода.

Вдали, на возвышении, царский трон, по бокам его два громадных каменных, крылатых быка — шеду. На троне человек с искусно завитой бородой. На голове у него царский венец, надетый на головную, стянутую на затылке узлом, повязку, в правой руке пастырский посох, в левой — царский жезл.

Позади, возле громадного, в рост человека, бронзового гонга, высится чернокожий раб.

Царь поднял руку, и великан, взмахнув шестом, ударил в гонг. Низкий мелодичный звон поплыл по сумеречному тронному залу.

На противоположной стене обозначилась узкая светлая щель. Створки парадных дверей гармонично раздвинулись, с радостью впустили в зал дневной свет. Оттуда к возвышению двинулась процессия. Чем шире раздвигались створки и чем ближе подходили придворные, тем отчетливее вырисовывались отрубленные головы у них в руках. Их несли за волосы, за бороды.

Человек на троне молчал. Не мигая смотрел, как на полу возле помоста вырастала гора человеческих голов. У основания горы расползалась кровавая лужа.

Глава 1

Узнав о победе Шамши-Адада V, первым среди соседних властителей восторг и восхищение выразил вавилонский полководец Бау-ахиддин.