Семирамида. Золотая чаша

Позволь напомнить тебе, о, величайший — зловоние, издаваемое Бен-Хададом, отравило мысли дамаскинцев. Узнав о случившемся, они бросились в пляс. Они прилюдно совокуплялись на рынках, в подворотнях, на проезжих частях улиц, в садах и в тени городских стен, не спрашивая при этом, ни кто твой супруг, ни кто твоя супруга. Их безумную похоть тешили подвиги, совершаемые жрецами, которых в этом прóклятом месте называют «храмовыми ослами». Их нельзя назвать жрецами, скорее, демонами.

Они, — голос Сарсехима возвысился до звенящего негодования, — потребляли самых порядочных женщин, которые добровольно позволяли нанизывать себя. Другие использовали камни, деревянные колы, кто побогаче — отлитые из золота и серебра фаллосы, которые во множестве расставлены возле их главного капища. Девственницы жертвовали еще несмятым лоном, юноши отрубали свои еще не знавшие женщин зебы и бросали их к подножию пьедестала.

Иблу перебил евнуха.

— У сирийцев свои законы, у нас свои. Разве у вас в Вавилоне каждая женщина не обязана раз в году послужить Иштар? Разве они не собираются на площади перед храмом и не ждут, пока чужестранец бросит ей в подол монету? Разве она не идет с ним и не совокупляется с ним в тени храма?

— Разве я возражаю, храбрейший?! Разве я вправе повысить голос и указать, что этот обычай, пришедший к нам из тьмы веков, давным — давно смягчился требованием соблюдать достоинство семьи. Разве мы в Вавилоне, а вы здесь, в Ассирии, не вознеслись до понимания святости предустановленного Ашшуром порядка, повелевшего соблюдать нравственный закон и заботиться о всяком, кто честен и исполнителен, кто почитает господина и храбро сражается с врагами, кто способен оберечь себя от демонов и защитить от них своих домочадцев? Спроси, о благородный, знаменитого уману Набу-Эпира, которого я вижу в этом зале — разве этот мир не создан Мардуком-Ашшуром, воплотившем в себе свет, добро и истину? Разве не его дети охраняют тишину и благодать в подлунном мире? Разве не в их числе неодолимая в бою и щедрая в любви Иштар?

Здесь Сарсехим, как бы дожидаясь ответа на эти звучные, но не имеющие отношения к делу вопросы, позволил себе перевести дух. Пауза в таких делах очень важна, она придает говоруну особый припах мудрости.

Сарсехим едва заметно скосил глаза в сторону Шурдана. Лицо наследника было холодно, но за этой холодностью Сарсехим различил немой и требовательный приказ — говори еще. Не молчи, не дай им смять себя.

Говори! Говори! Говори!

Салманасар вопросительно посмотрел на Набу-Эпира. Тот смутился и подтвердил, что ныне движение небесных сфер как никогда прежде согласовано с законами, установленными Мардуком-Ашшуром и обеспечивающими мир и процветание в мире живых. Точно измерен год, поэтому разливы священных рек происходят вовремя. Теперь можно с необходимой точностью определить местоположение любой звезды на небе и предвычислить ее ход на много лет вперед. Теперь можно точно предвычислить, когда бог Луны Син на миг прикроет лик бога Солнца Шамаша и наоборот, а это дает возможность точнее узнать волю богов. Это означает, что наука обрела силу предсказывать судьбу любого смертного, в ее силах предупреждать о приближении бурь, засух и землетрясений. Всякое покушение на установленный богами порядок может привести к нарушению хода времени.

— Чем это может нам грозить? — поинтересовался Шурдан.

— Тем, что земная твердь, имеющая, как известно, форму полушария, может рухнуть в первичный океан.

Наследник престола был удовлетворен.

Евнух со дня отъезда из Вавилона с непутевой скифянкой — как ей удалось избежать лап «осла» и, главное, зачем? — впервые почувствовал себя в своей тарелке. В такого рода спорах ему в Вавилоне равных не было. По наущению Закира он мог доказать что угодно и кому угодно. Он попытался привести еще несколько примеров, подтверждающих угрозу присутствия Бен-Хадада среди живых. Это грозит ввергнуть мир в состояние хаоса…

Салманасар движением руки запечатал ему рот.

Даже Иблу осознал неизбежность войны до победного конца. Далее отстаивать возможность переговоров с чудовищем, посягнувшем на честь дочери Вавилона, было небезопасно, особенно после злополучного происшествия, которое случилось с супругой племянника на охоте. Всех, особенно наместника Ашшура, очень беспокоило отношение царя к этому случаю, однако Салманасар хранил молчание, тем более угрожающее благополучию семьи наместника, что после слов предателя — евнуха, он явно склонился к точке зрения Шурдана. Эта смена настроения была осознана всеми присутствовавшими в зале сановниками.

Участь Дамаска была решена. Спорить было бессмысленно, уличать евнуха во лжи, напоминать о его перманентном предательстве тоже. Негодяй не скрывал подлости своей натуры, а такого рода прямота всегда была по сердцу Салманасару.

— Хорошо, — согласился Салманасар, — как же нам поступить в данном случае?