Семирамида. Золотая чаша

После паузы чиновник пояснил — Я не знаю, кого недоброжелатели имеют в виду. Все почему-то называют какого-то «горшечника». Я даже представить не могу, кто он такой.

— Наверное, «горшечник» тем самым пытается обеспечить себе поддержку со стороны городов?

— Не без этого. Салманасар никогда не давал разгуляться аппетитам сильных, он прекрасно осведомлен — стоит только им почувствовать свою силу, передел власти станет неизбежен. Так бывает всегда — если у кого-то что-то убыло, значит, у другого прибыло. Что будет при новом правителе, никто сказать не может. Сумеет ли он заткнуть глотки знатным в городах? Не знаю. Сейчас его мысли заняты другим.

— Гулой?

Азия вздохнул.

— Для «горшечника» все смертные не более чем пыль под ногами. Гула тоже. Чем она может соблазнить нашего «все видавшего»![27] Не своим же искалеченным телом?! У нее же ребро из спины торчит. Или тем, что в присутствии наследника объявила себя родственницей Эрешкигаль? Шурдан ответил ей, в таком случае я — сын Ашшура. Ее ценность в другом. С ее помощью можно многого добиться.

— Не понимаю, — признался Сарсехим.

— Скоро поймешь.

Он помолчал, затем поинтересовался.

— Скажи, уважаемый, не ты ли сочинил поэму о несчастном страдальце?

— Я, но ты не договорил насчет Гулы.

— И не договорю. Я уже столько наболтал, а о тебе ходят всякие разговоры. Говорят, что ты — вестник несчастья и, где бы ни появился, там начинаются странные вещи.

— Что же в них странного?

— Все идет наперекосяк. Власти начинают казнить и правого, и виноватого.

— Не верь сплетникам. Я своих не продаю.

Они молча подняли бокалы и обнесли ими руки друг друга. Так поступали их предки в Палестине.

Выпили, поцеловались.

Сарсехим спросил.

— Скажи, Азия, как насчет несчастного скопца? Когда Шурдан отпустит меня в Вавилон?

— Насчет тебя ничего сказать не могу, а вот Гула скоро вернется домой, к отцу. Полагаю, ты будешь сопровождать ее.

Евнух даже отпрянул — вот новость так новость!

— Послушай, брат, меня же удавят в Вавилоне, — торопливо заговорил Сарсехим. — Ни Гула, ни ее мамаша церемониться не будут.

— Не беспокойся. Шурдан приказал составить сильную охранную грамоту и вручить ее Гуле, ведь ей придется побывать в Ашшуре у сестры. Другим путем до Вавилона не добраться. Я впишу туда твое имя. А пока ты не согласился бы переписать свою поэму?

— Сколько хочешь экземпляров?.

— Чем больше, тем лучше. Сколько ты хотел бы получить за каждый экземпляр?

— Моя цена — я должен знать, что задумал Шурдан.

— Относительно тебя?

— Относительно всего.

Азия удивленно глянул на евнуха.

Глава 5

Путь выдался долгий, изматывающий, бесконечный — Шурдан распорядился отправить Гулу посуху, на быках, — так что у Сарсехима было достаточно времени, чтобы попытаться отыскать щелочку, через которую можно было выскользнуть из лап «горшечника». С Гулой он почти не разговаривал. Каждый раз, когда по ее требованию погонщик останавливал быков, и женщина ковыляла в сторону придорожных кустов, Сарсехим объезжал повозку с другой стороны. Впрочем, Гула тоже держалась особняком.

Труся на выданном ему осле, Сарсехим по привычке подсчитывал опасности, ожидавшие его в пути. Первая подстерегала в Ашшуре — караван, направляясь в Вавилон, будь то по реке или по суше, никак не мог миновать древний город. Вряд ли скифянка простит ему близость к Гуле. К тому же не давали покоя «молодцы из Урука». Мало ли что может взбрести в голову супруге наместника Ашшура, ведь Нинурта получил от Салманасара обещанный титул.

Конечно, можно отбиться от нее, вопя о пощаде, однако евнуха не оставляла подспудная надежда, что в Ашшуре можно будет обойтись и без лицемерного экстаза. По приезду он бросится в ноги скифянке, лизнет пальцы на ногах. Глядишь, этого окажется достаточно, Шами ограничится упреками и угрозами.

Что касается Вавилона, там этот номер не пройдет. В Вавилоне от него мало того, что потребуют раскаяния, еще заставят дать объяснения. Он заранее представил лицо обезумевшей Амти — бабы — почему ты, негодяй, позволил унизить мою дочь? Как допустил, чтобы ее искалечили? Там рассчитывать на милосердие не приходилось.

Одно спасение — вдохновенные стихи о ничтожном человеке, песчинке, камушке на дороге, который исключительно из любви к своему царю после множества подвигов сумел добыть для него сказочную царевну. Главное, разжалобить Закира.

Этим он и занялся в пути.

Сочинялось трудно — слова разбегались. Проверенные сюжеты, основанные на подвигах героев, добывающих для своего царя деву — красу, здесь не работали. Признать в Гуле царскую невесту не позволяли приобретенные ею уродства, но, главное, родственные обстоятельства. На собственных дочерях не женятся даже в поэмах. Это раньше герои сплошь и рядом брали их в жены, теперь возобладали другие требования — нравственные, а Сарсехим с детства был лишен нравственности, ведь, как известно, нравственность хранится в мужских семенниках, так что ничего нравственного и обнадеживающего в голову не приходило.