Семицвет: молодость богов. Часть 1

Семицвет.
Глава III. Экзамен.
***

Света с младшим ещё не вернулись с моря, поэтому стирал и гладил он все сам. Отвел в расписании целый день, который посвятил уборке и стирке. И вообще, он стал более собранным. Ему это чувство собранности нравилось, он им даже наслаждался – оказывается, есть в дисциплине много приятного. Да и приборка оказалась делом куда более увлекательным, чем он предполагал.

Первым делом взялся за свой шкаф. Места в нем с каждым днем становилось все меньше – нужно было срочно его освобождать… Либо навести там порядок, ведь каким-то удивительным способом все, сложенное по порядку занимало меньше места. Эту странность он заметил, еще, когда складывал в сумку вещи – сложишь аккуратно, так все влезет, напихаешь, как попало – придется вторую сумку брать.

Он разложил на полу пакеты для утилизации и стал искать, что выбросить. В первую очередь он собрал камни и сухие ветки и отнес их на улицу. Было бы невежливым загружать службу утилизации отходами, которые он и сам сможет утилизировать .

А вот два сломанных стабилизатора для солнечных батарей уже просто так не выбросишь – Света все хотела их в ремонт отдать, но такую старую модель уже давно не ремонтировали, поэтому надо было вести в ремонт в другой город. И она все ждала, когда кто-нибудь поедет в Златоуст, чтобы захватить этот хлам. Ещё там была подставка для стационарного общения по телефону. Правда, телефон они давно сменили, старый подарили кому-то, а подставка осталась валяться.

Ещё там была физическая клавиатура. Он как-то пытался даже на ней печатать – нажимать на клавиши оказалось действительно удобно, чем попадать по экрану планшета. И как-то приятно – вроде нажимаешь и сразу чувствуешь – да, действительно нажал. Но клавиши все были одного цвета и не издавали звуков, поэтому не всегда было ясно – попал ли он по той букве или нет, приходилось на неё краем глаза поглядывать. Да и он практически не работал дома на планшете, а таскать с собой эту штуковину было как-то неудобно. И ещё к физической клавиатуре прилагалась подставка, зарядник, какие-то провода… В общем, места она занимала много.

Ещё там были две сломанных музыкальных гарнитуры. Он покрутил их, соображая – можно ли из двух сломанных сделать одну работающую. Но никак не мог разобраться, как именно. А если сядет за это дело, то увлечется и не сделает уборку.

Он взглянул на кучу этой техники и стал думать – выбрасывать или нет. С одной стороны во всем этом действительно было много нужного. Наверняка, Света поворчит, узнав, что он с легкой руки от всего избавился. С другой стороны – этот хлам валяется здесь уже года полтора, и никто про него не вспоминает. А если весь его выбросить – то никто про него и не вспомнит. А если не вспомнит – то зачем он тут нужен? Любой хлам нужен только тогда, когда о нем помнишь.

Он взял монетку и подкинул.

Не выбрасывать, – сказала монетка.
Ничего ты не понимаешь, – сказал Алексей, и уложил гарнитуры, аккумуляторы, переходники малопонятного назначения и кучу проводов в пакет для работающей и неработающей техники. В каких-нибудь школах или садиках все это, починенное точно пригодится.

И в последний момент ему попались две лицензии на видеоигры. А ведь он про них совсем забыл. Отец, помнится, ему запретил в них играть, пока тот с профессией не определится. А ведь он на них полгода деньги откладывал.

Вообще, можно было к нему подойти и выпросить разрешение. Ведь как никак он практически определился с профессией, да и то, какие успехи он сделал за последние месяцы должно было его тронуть. Да и тронуло, конечно. Он даже ему помогать начал, чего уж там.

Таяние вечных льдов, не иначе.

Выбрасывать их было жаль. Да и не выбросит он их – дурак что ли? С другой стороны, начинать в них играть… Не вовремя. У него экзамен через полтора месяца. Даже маячащие каникулы у Арсения, скорее всего, станут детским научным лагерем. Шесть часов алгебры и пара часов наблюдения за звездами в обсерватории. Пять часов тригонометрии и два часа прогулок по лесу. Какие уж тут игры, у него, наверное, дома даже стереоприемника нет.

С другой стороны, можно было бы эти лицензии вернуть и получить денег. А на вырученное купить… Монокль старого образца, например. Дорогая вещица. У Арсения их штук пять самых разных. Впрочем, такой техникой все антикварные магазины забиты – со старых времен много что осталось. Можно и недорогой найти. Все будут в телескоп по очереди смотреть, а он в свой монокль. Впрочем, он сразу вспомнил, как хотел перед всеми снастями похвастаться, и ему стало отчетливо казаться, что он опять на эти грабли наступает. Но монокль отчего-то ужас как захотелось. Может отложить эту мысль в долгий ящик?

Точно. Так и поступит. И вытряхнул из самого нижнего ящика весь хлам – протер от пыли и положил сверху лицензии. Когда-нибудь он засядет на эти игры. На несколько недель. Пройдет полностью и будет доволен как никогда. А сейчас надо было делом заняться.

***

Электричка шла вечером. Накануне он проспал всего пару часов – волновался. Отец с работы задерживался, и Алексей успел приготовить поесть и даже пообедать. Вещи были собраны, а спать ложиться не хотелось. А вообще он не хотел спать потому, что не понимал сущность сна. Сны казались ему чем-то совершенно не от мира сего. Во сне нельзя было контролировать время, оставшееся до вылета, во сне нельзя было перебрать вещи, чтобы проверить – все ли он взял.

Да и само выражение "во сне" его несколько смущало – словно сон это некое место, куда он попадает. Хотя никуда он не попадает, лежит в своей постели и все тут. Но самым страшным был сон без снов. Со снами куда ни шло – хоть картинки интересные. А вот без снов – это как вообще? И где? Нигде. Как маленькая смерть. Поэтому он не ложился. Отец может поворчать немного за такое, но насильно в кровать все равно гнать не станет – не в его правилах.

Он походил по комнате, открыл учебник. Посидел немного в сети, посмотрел на экзаменационные задания, понадеялся, что ему попадется билет с полиномом – познакомили поэта с теоремою Виета… Ему нравились стишки-формулы, запоминалось действительно легче. А спаситель Арсений так их просто обожал. И сам сочинял. Вот только Алексею постоянно казалось, что неправильно это как-то. Алексей даже не мог точно сказать почему. Чувствовал и все. Ну для чего вспоминать каждый раз поговорку про фазана если можешь с ходу назвать все семь цветов радуги? А вспоминать в какой руке держишь перо, чтобы затем вспомнить о том, что эта рука правая? Было в мнемонике что-то неспортивное.

Вспомнилось, как боялся полиномов когда-то. Смотрел на эти игреки с иксами в невообразимых степенях и сразу дурно становилось. А сейчас все поменялось. Прояснилось! Он даже домашнее задание стал аккуратнее делать – сразу на чистовую, не переписывая. Правда, не всегда получалось. А дело было в том, что он постоянно отвлекался на всякие мелочи. Никак не мог справиться со своим любопытством. Ну как можно не посмотреть на ворону, севшую на подоконник? А ворон в округе у Арсения было много.

И все ворон не любили. А ему, Алексею вороны нравились – они были умными и одинокими, отверженными птицами. Совсем как он. Любят иные порассказать, какие умные дельфины, лебеди и собаки. А вороны вот точно умнее. Смогли пережить все невзгоды последних столетий без человеческой поддержки, выжить, остаться верными природной натуре. Поэтому он отвлекался на ворон.

А ещё он любил отвлекаться на хорошую музыку. К примеру, если во время урока внезапно вдруг заиграет что-нибудь цепляющее – сразу нужно было добавить в избранное. И скачать тут же. Оторваться от дела.

В общем, так он постоянно и отвлекался по мелочи. Но иногда ему действительно удавалось сделать нечто хорошее. И очень аккуратно. Только редко такое случалось. И он стал думать – как сделать так, чтобы это случалось чаще. И нашел ответ – каждый раз, когда он садился за дело, нужно было войти в рабочее состояние. Сказать себе – я великий математик, юный гений, и окунуться в дело с головой. Тогда все получится. А если не войти в это состояние – ничего не выйдет. Ну не умел он работать постоянно и непрерывно в одном и том же ритме. Приходилось идти на уловки.

Он опять походил по комнате. Подумал, что связываться с тригонометрией не очень хочется. Однако – это не особо катастрофично. Тригонометрия куда не шло, с ней он справится, не без труда, конечно, и без особого удовольствия. Но будет настоящей катастрофой, если ему попадется билет по выработке руды или концентраций кислот – это будет катастрофа. Все это было непонятно. Полуфизика-полуматематика. Впрочем, каким-то чудом он сумел преодолеть у Арсения этот курс и возвращаться к нему не хотелось.

Все же нужно было заставить себя поспать. Хотя он и чувствовал себя как фигурист перед выступлением – спать совершенно не хотелось. А хотелось мечтательно бродить по чистой, аккуратной комнатке, поправлять одеяло на кровати младшего, перекладывать подушки на диване перед телеком, чтобы лучше смотрелись.

Придется насильно закрыть глаза. Перестать о чем-либо думать, и так лежать. Алексей терпеть не мог заставлять себя насильно спать. Но делать было нечего – заставить себя нужно было, иначе он завтра соображать ничего не будет…

***

Уже в электричке он понял, как правильно поступил, что заставил себя спать. Стоило ему только провалиться в сон, как сразу по-быстрому он почувствовал, что странная субстанция, которой он боялся накануне, сжирающая время и мысли – требовалась ему как никогда и была просто жизненно необходима.

Поэтому встал он с трудом, разогрел вчерашнюю гречку, насильно съел, принял душ, из которого никак не мог вылезти и тихо вышел, чтобы не разбудить отца, у которого начинались выходные.

Дорогу по которой электричка шла в поселок он помнил практически наизусть. Не запомнил только числа километров, а вот названия поселков мог перечислить по памяти. Он мысленно поблагодарил высшие силы – народу в вагоне было немного. И можно было положить сумку под голову и лечь на сиденье. Раньше он стеснялся на сиденье лежать. Но когда ложишься в два ночи, а встаешь в семь – не до стеснения. В общем, он так и поступил. Но почему-то не спалось. И он знал почему – скоро была станция Лубянка, а пропустить её нельзя было ни при каких обстоятельствах.

На три тысяче пятидесятом километре он устроился поудобнее и стал смотреть в окно – начиналось самое интересное – здесь кончались заброшенные промзоны и нескончаемые пахотные площади. И начинался природный парк.

День сокращался – это чувствовалось. Утро стояло морозным, на траве лежал легкий иней. Солнце светило острыми лучами сквозь желтую и зеленую листву берез. Равнина и холмы, покрытые зеленью – то тут, то там березы. Большие, раскидистые. Он глянул назад – никого не было. Значит, можно было открыть окно и высунуться, не опасаясь, что кого-то продует.

Начинался настоящий лес. Он все хотел высадиться как-нибудь и погулять там, но никак не получалось. То ли времени не хватало, то ли лени слишком много было. Впрочем, вероятно и то, и другое. Кое-где с деревьев уже попадала листва. Электричка остановилась на станции – хотя народа практически не было. В вагон зашел старик в простой одежде. Уселся в самый дальний угол и тут же заснул. Или просто глаза закрыл. На перроне осталась ждать женщина, у неё в руках была корзина с куриными яйцами и ещё два подсолнуха в руках. Она почему-то не зашла.

Электричка тронулась. На три тысячи семьдесят пятом километре парк закончился, и начались заброшенные деревни, кое-где оккупированные местными жителями под стихийные сады. Таких деревень много осталось после второй экономической. Их медленно ликвидировали, и неудивительно – прогнившее дерево шло на биотопливо, старинные электрические линии на металлолом, в общем много там было добра разного.

Незаметно для себя он привалился в сон. И проснулся уже перед самой сторожкой. Схватив сумку, он рванулся к выходу.

***

Он в очередной раз пожалел, что не выехал электричкой раньше – потому что разобрать вещи практически не успел, бросил на кровать в маленькой угловой комнате и спустился вниз, где все собрались идти с Надей в лес.

Алексей в настоящем лесу ни разу то не был. Речка, на которую они ходили с классом, не считалась – там все полянки были давно оборудованы, туда ходил рейсовый транспорт, там было много разнообразных туристических местечек. А на болото он вообще не понял, как попал! Болота на карте не было. Он даже залез в общую сеть с отцовского планшета – не было там болота. Но карта не обновлялась больше года… И рельеф был такой, что если река разольется, то подтопит все вокруг.

Зато в устье реки он обнаружил штаб-квартиру экологов, которые занимались не чем иным, как разведением и поддержанием популяции бобров. В общем, это объясняло странное поведение реки. И что посреди обжитого туристического маршрута внезапно появилась такая удивительная аномалия.

А тут – не болото. Тут – лес, настоящий, стихийный, живущий по своим, диким законам… Хотя каким уж там диким. Никаких диких законов там не было. Все звери подсчитаны, все деревья зарегистрированы, каждые десять километров – наблюдательные вышки… Какие в его времена дикие леса. Давно уже диких лесов не осталось. Однако, все же это был не туристический маршрут, а заповедник, попасть в который было достаточно сложно, почти невозможно. И тут – они вместе туда идут. Вернее, идут с Надей. Его охватило дежа вю. Он даже захотел срочно посмотреть на карту, чтобы точно не влипнуть куда-нибудь, но времени уже не оставалось, а группа уже выходила.

И вот тогда, внезапно, Алексей понял, что практически ни с кем не общался и никого не знает. Как-то так получалось, что все всегда были делом заняты, не до разговоров. Правда, из его группы было всего два человека – но даже с ними он боялся заговорить. Шел молча позади всех, и пытался понять, почему некоторые так легко могут заговорить с незнакомым человеком, а он все время стесняется. А когда смелости наберется – выходит какая-то нелепость. Иногда наедине представляет, как бы мог общаться и разговаривать – выходит красиво, просто. А в жизни все скомкано получается.

Начался подъем. И все продолжался. И продолжался. И продолжался… А Надя вон легко шла. Хотя из ребят кое-кто едва плелся. Перерывы делали ненадолго. Воды попить и обсудить что-нибудь. Алексей постоянно смотрел по сторонам – все было интересно. Лето подходило к концу, деревья уже опадали, вот-вот все пожелтеет и станет как на акварельных картинах, только не тогда, когда акварель подсохла, а пока та ещё мокрая, живая – и сочная такая, яркая.

Утренний морозец сошел, солнце выглянуло и сразу стало пригревать его черную футболку. Было приятно, правда, подъем был тяжелым.

Через полчаса, не без труда они добрались до Белого Ключа – первого перевалочного лагеря. Почему это был ключ, и почему – белый, Алексей так и не понял. Ну что такое ключ? Это такая полезная вещь, ключом можно расплатиться за транспорт и продукты, пройти в музей, с ключа позвонить можно, попасть домой тоже с помощью ключа можно. В общем, вещь полезная. Он представил себе ключ в белом дизайне. Стильный такой, не то, что у него. С подсветкой… И сравнил все это с открывающимся пейзажем.

Хороший пейзаж, кстати. Зеленое все.

Ручей журчит. Холодный, наверное – вон вода, какая прозрачная. А если прозрачная, значит холодная. Ледяная.
Красиво. Морозно.
Но вот причем тут белый ключ?