Сэмюэл Джонсон и врата ада

— Зачем мне делать тебе плохое?

— Ну, ты же демон.

— Если я демон, это еще не значит, что я плохой, — возмутился Тупяк. Кусочек конфеты прилип к зубам, и демон отколупнул его длинным ногтем. — Меня не спрашивали, хочу ли я быть демоном. Просто так получилось. Однажды я открыл глаза — и нате! Я — Тупяк. Уродливый тип. Друзей у меня нет. Даже другие демоны не хотят со мной водиться.

— Почему? Как по мне, ты вполне себе ничего.

— Вот это-то и плохо. Я никогда не был особо демоническим. Мне не хочется никого мучить или там что-то портить. Мне не хочется быть ужасным и устрашающим. Мне просто хочется заниматься своими делами. Но мне сказали, что я должен заниматься чем-нибудь вредоносным, а то не поздоровится. И я решил подыскать себе роль, которая не привлекала бы повышенного внимания и не причиняла людям особого беспокойства, но всю такую работенку уже расхватали. Знаешь, существует демон, который следит, чтобы ты не мог выдавить из тюбика остаток зубной пасты, даже когда точно знаешь, что она там еще есть. Существует даже демон застенчивости — по крайней мере, должен быть. Его никто никогда не видел, так что наверняка сказать трудно. Мне бы такую работу!

Со временем некоторые демоны разозлились на меня за то, что я пытался примазаться к их деятельности, и изгнали. Все казалось совершенно безнадежным, а потом меня вдруг начало выбрасывать сюда. Кажется, я смогу что-нибудь подыскать для себя в этом мире. Здесь столько возможностей!

— И трудностей тоже. — В голосе мальчика промелькнуло нечто такое, отчего Тупяку захотелось чем-нибудь ему помочь.

Демон подобрал пакетик с конфетами и предложил их Сэмюэлу. Тот выбрал зеленую.

— Ты тоже возьми еще, если хочешь, — сказал мальчик.

— Правда?

— Конечно.

Тупяк просиял. Он попробовал черную конфету. Вкус у нее был странноватый, но все равно Тупяк в жизни не ел ничего слаще — если не считать первой конфеты.

— Ну так что ты хотел сказать? — поинтересовался Тупяк.

— Неважно, — ответил Сэмюэл.

— Нет, важно. Мне хочется знать. Правда.

И Сэмюэл ему рассказал. Про мать с отцом и про то, как папа ушел. И что, может быть, это он, Сэмюэл, во всем виноват, а может, и не он. Он рассказал про Босвелла и про то, как ему было бы паршиво без своего маленького друга.

И Тупяк, которому не досталось ни отца, ни матери и который никогда не любил и не был любим, слушал и поражался: как может столь чудное чувство причинять такую боль? Как ни странно, он даже позавидовал Сэмюэлу. Ему захотелось полюбить кого-нибудь так сильно, чтобы от этого было больно.

Так мальчик и демон просидели несколько часов. День разгорался, а они сближались, беседуя о зримом и незримом, о надеждах и страхах. Единственный раз тень омрачила их разговор — когда Сэмюэл поведал о событиях в подвале дома Абернати. От этого повествования Тупяку сделалось не по себе, хотя он изо всех сил старался понять, что бы это могло значить. Он решил, что в этом мире могут оказаться другие демоны, у которых есть какой-то план. Ну что ж, у Тупяка имелись собственные планы — если, конечно, он отыщет способ остаться в мире людей навсегда, а не скоротать свой век в болезненных протаскиваниях из одного измерения в другое.

Наконец у Тупяка снова стало покалывать пальцы.

— Мне пора, — с сожалением произнес демон и улыбнулся: движение это было настолько непривычным для него, что в первый момент мышцы попытались воспротивиться. — Мне вправду было очень приятно поговорить с тобой. Когда я добьюсь власти над этим миром, я позабочусь, чтобы с тобой хорошо обращались.

За миг до того, как Тупяк исчез, Сэмюэл успел сунуть ему в руку пакетик с жевательным мармеладом, так что когда демон вернулся в Запустение, ему было чем себя порадовать — ну и немного Горчуна.

Тупяк вновь возник на троне. Он открыл глаза и обнаружил, что слуга смотрит на него с тревогой.

— Что у тебя с лицом? — спросил Горчун.

Тупяк потрогал губы.

— Горчун, — произнес он, — я, похоже, улыбаюсь. На, держи мармеладину…

Глава тринадцатая, в которой Сэмюэл решает проконсультироваться с экспертом по демонам и аду, но у него ничего не выходит

Преподобный Эшер, викарий, и мистер Беркли, причетник, стояли у церкви Святого Несмелия и здоровались с прихожанами, что тянулись под лучи яркого утреннего солнышка.