Семмант

Надо думать, я был похож. Четыре дня в тюремном боксе сделают похожим кого угодно. Меня подмывало лязгнуть зубами и оскалиться в ответ. И крикнуть — я на стороне быка! Уже сейчас, пусть пока еще торжествуют тореадоры.

В судебном зале я взял себя в руки — неимоверным усилием воли. Следовало сосредоточиться на главном, забыть об абстракциях, подумать о своей участи. Убеди судью, что ты не опасен, — сказал мне адвокат Кампо, оплаченный королевством. Я лишь молча посмотрел ему в лицо. Мне казалось, все против меня, но тут небеса ухмыльнулись: это не так. И послали мне помощницу, добрую фею.

Накануне я затребовал переводчика — реализовав одно из немногочисленных прав. Я не доверял своему испанскому, он мог меня подвести. И вот, мне представили Сусанну — прыщавую толстушку с густыми волосами и взглядом женщины, истосковавшейся по любви. И я глянул ей в зрачки — глубоко, как мог. И выпрямил спину и постарался добавить сексуальной хрипотцы в свой обезвоженный, дребезжащий голос. Потому что, увидел: Сусанна — мой союзник.

Меня допрашивали тщательно и нудно. Судья не запомнился — он был стар и не слишком интересовался происходящим. Всем заправляла тощая пожилая дева — из Прокуратуры, из спецподразделения малтрато. Она знала: перед ней враг, и ее долг — наказать врага. Уличить, вывести на чистую воду. Изолировать, заточить в клетку. В моей виновности она не сомневалась, у нее была такая должность.

Я сидел и думал — она, из Прокуратуры, будет первой в очереди к бычьему члену. Будет рваться вперед, распихивая остальных локтями. Ну а пока в ее кабинете создается неестественность современности, ядовитый эфир жизни, вывернутой наизнанку. Сколько их еще, пожилых тощих дев, безрассудно наделенных властью? Их, предводительниц склочных и алчных, худших особей женского пола, что раскачивают социальную лодку и разносят ориентиры в прах?

Мне хотелось сказать ей — perdone usted! Вы упрощаете — неправомерно, полностью выхолащивая смысл. Где вас учили — в никчемных школах? Вы тоже боитесь нелинейностей, как огня? И совсем уже не чувствуете реалий?

Вы не делаете свою работу! — хотел я высказать ей в глаза. — Стальной мускул, подаренный государством, не поможет нуждающимся в защите. Он годится лишь тем, кто так и рыщет кругом в поисках мышцы из крепкой стали. Он — для худших из самок, что изыскивают способ напасть, а не защититься. Ну а те, от кого исходит мягчайший луч, больше теряют от усилий власть имущих. Запугать «мачо» — не выход, они и так уже запуганы насмерть. И всем известно: тот, кто загнан в угол, становится еще более опасен…

И еще мне хотелось сказать о многом, но я молчал. И чувствовал, что во мне, наперекор злобным мыслям, поднимается горячая волна. Волна благодарности к прекраснейшим незнакомкам, которых так много, которые везде, везде. И я поглядывал на Сусанну, зная — она из них же. В ней, дурнушке, было что-то, подвигающее на подвиги рыцарей всех времен.

Я мог бы признаться ей: — Ты тоже Ева. Я видел множество твоих сестер.

Я мог бы открыть ей тайну: — Вас всех объединяет одно и то же.

И мог бы еще добавить: — Верь своему лучу!

Закованный в наручники, оболганный, оклеветанный, я звал на помощь неуловимого призрака, даже и понимая, что здесь не его владения. Здесь витают иные духи, и демон ненависти, разбуженный Лидией, «держит» территорию, как Гочо тюремную камеру. Но призрак все равно жил где-то, он где-то был, и тут была Сусанна, которая старалась вовсю.

Она переводила медленно и внятно — вдобавок, обеспечивая эмоциональный синхрон. Все мои логические акценты доносились до аудитории в точности и без потерь. Я чувствовал: ей — испанке, женщине — верят и потому могут поверить мне. Мой мозг работал как мощный компьютер, выдавая самые верные фразы. Право, Семмант мог бы мной гордиться.

Наученный опытом в полицейском участке, зная, что кругом недруги и тупицы, я больше не пытался разъяснить детали. Я не ссылался ни на незнакомок, ни даже на «свечение Евы». Выбирая слова попроще, я держался конкретных фактов и напирал на одно — на Лидию и на ее желание мстить.

За что ж она была на вас зла? — спросила меня тощая дева, глядя с неприязнью поверх очков.

За то, что я ее бросил, — ответил я, а потом добавил: — И… За то, что я не способен на любовь.

Сусанна стрельнула на меня глазами, судья сморщился, как от горькой пилюли, а та, из Прокуратуры, ткнула в мою сторону указательным пальцем.

Не способен — это правда? — вопросила она грозно, и я сказал: — Да.

Да, да, да! — повторил я еще. — Но за это не везут в участок, не сажают в камеру, не подвергают допросу. Пусть я виновен, но не больше, чем она сама, чем все…

И потом мы говорили о понятных вещах. Вы жили вместе? — интересовался судья.

Нет, — отвечал я, пожав плечами. — НЕТ, — переводила Сусанна.

Вы собирались сочетаться браком? — не отставала тощая дева.

Ну уж нет, — усмехался я. — НЕТ, НЕТ, НЕТ! — голос переводчицы был чист, звонок, тверд.