Семнадцать перышек

В рукописи было вклеено несколько фотографий. На одной из них мой старый знакомый улит сидел в гнезде, свитом из каких-то травинок. А само гнездо было пристроено… на ветке лиственницы!

Ни за что не пришло бы мне в голову, что кулик может устраивать гнезда на деревьях. До чего же хитрющим оказался сибирский улит.

Волчий страх

Уже две недели наш отряд плывет по Тымере. И все эти дни тянутся бесконечные спокойные плесы. Течение на плесах едва заметное. Не выпуская из рук весел по нескольку часов, мы помогаем реке нести наши лодки.

Руки уже работают сами по себе: взмах — гребок, взмах — гребок. Серебристые дорожки тянутся за каждой лодкой, берега медленно уплывают назад.

Все мы ждем перекат. Там течение быстрей, и можно хотя бы на несколько минут дать отдых рукам. Но кто знает, где он, этот перекат.

Временами далеко впереди замечали какую-то рябь. Радовались, что там начинается течение. Но наши ожидания никак не сбывались. Чаще всего зеркальную гладь реки волновали стаи линялых крохалей. Завидев лодки, они начинали хлопать по воде крыльями и убегали вниз по течению.

Иногда лодка попадала в косяк жирующих сигов. На поверхности воды плавали тысячи поденок и мотыльков, сбитых ночным дождем, и сигам оставалось только пошире раскрывать свои губастые рты. В такие минуты казалось, лодка плывет в настоящей ухе. Вокруг нее высовывались острые спинные плавники и темные хвосты. Сиги словно смеялись над нами. Будто знали, как мы соскучились по рыбе. Но попробуй, поймай сига на самодельную искусственную мушку!

С завистью смотрели мы на жирующих увальней и еще сильнее тосковали по перекату. Уж там на быстрине мы не останемся без хариусов. А если повезет, то и ленков наловим.

Наконец Тымера сжалилась над нами. Горы подступили к берегам. Река засуетилась, заплясала по камням. Веселую воркотню воды мы услышали за добрых полкилометра.

Едва над камнями переката забелели первые бурунчики, как мы причалили к берегу и, разобрав удочки, стали рыбачить.

Хариусы словно заждались нас. Они стремительно вылетали из глубины и хватали самодельные мушки, будто вкуснее их ничего на свете не было. За четверть часа мы натаскали полведра отборной рыбы. Можно было разводить костер и готовить ужин, но солнце еще стояло высоко и начальник отряда решил, что бивак устраивать рано.

Сматывая свою удочку, я замешкался на берегу. Лодка, в которой ехали начальник отряда и техник, уже плясала на волнах переката. Я быстро выгреб на середину реки и, наслаждаясь скоростью, легонько подправлял веслами.

Вдруг впереди меня, на правом берегу, мелькнуло какое-то серо-желтое пятно. Над травой поднялась голова собаки. Пес не сводил глаз с удаляющейся лодки, в которой плыли мои друзья. Но откуда он взялся здесь, на безлюдных берегах Тымеры? Кругом на сотни верст горы да тайга, и ни одной человеческой души.

Я заработал веслами наперерез течению. Лодка, увлекаемая быстрыми струями, медленно развернулась к берегу. Шум переката заглушал плеск весел, и собака не слышала моего приближения. Взгляд ее по-прежнему был обращен в сторону впереди идущей лодки.

Метр за метром я продвигаюсь к берегу. И когда до него остается совсем мало, река проносит меня мимо собаки. Та медленно поворачивает голову, и я вижу крутой лоб с широко расставленными чуткими ушами. Волк! Вернее, волчонок. Видимо, он услышал, как переговаривались мои товарищи, и любопытство пересилило страх. Волчонок вышел из прибрежных кустов, чтобы рассмотреть странный предмет, плывущий по реке.

Теперь он пристально смотрит на меня. Чтобы не плескать водой, я осторожно поднимаю лопасти весел и в то же время делаю энергичный гребок. Лодка медленно приближается к берегу. Еще несколько гребков, и я попаду в улово-прибрежный омуток. Тогда я смогу оставить весла в покое. Обратное течение поднесет меня к волчонку.

Зверь дважды опускает голову, принюхивается. Но немигающий тяжелый взгляд по-прежнему нацелен на меня.

Весла… Как они не нужны мне в эту минуту. Ружье стоит в ногах. Стоит протянуть руку, и можно стрелять. Но тогда придется бросить весла, и река развернет лодку.

И тут я почувствовал, как речные струи отпустили лодку. Она секунду постояла на месте и поплыла навстречу зверю. Наконец я попал в улово.

Осторожно протягиваю руку за ружьем. В тот же миг на берегу качнулась ветка, и, припадая головой к земле, из кустов выходит второй волчонок. Можно стрелять. Но ружье заряжено утиной дробью. Пули в патронташе.

Не спуская глаз со зверей, нащупываю пулевой патрон и, переломив ружье, вставляю его в патронник. Но едва клацнула защелка затвора, какая-то неведомая сила разом подбросила обоих зверей. Не успел я приставить приклад к плечу, как волки исчезли в прибрежных кустах.

Вечером на биваке мои спутники с упреком говорили:

— Видели мы твою охоту. Зачем перезаряжал ружье? Ведь каких-нибудь двадцать метров. Даже дробью выстрел был бы верным.

Теперь я с ними тоже согласен. Одного только не могу понять: почему волчат, ни разу не видевших человека, испугали не сами люди, а звук металла? Это для меня до сих пор остается загадкой.