Но, как я ни пыталась, я не могла отогнать другую картину, которая упорно вставала у меня перед глазами: я наклоняюсь и зарываюсь лицом в темно-рыжие кудри.
Я вздрогнула, когда у кровати зазвонил телефон. Не буду отвечать. Ведь мы же с Ли договорились, что трубку возьмет она?
Я услышала, как Ли кричит мне. Сколько раз призывала ее пользоваться внутренним телефоном — никакого толку.
«Ради Бога, Ли, уходите. У меня болит душа».
А она уже подошла к двери спальни.
— Возьмите трубку, — проворчала она.
Вместо этого я поднялась и взмолилась через закрытую дверь:
— Я не хочу ни с кем говорить. Скажите: меня нет дома. Пусть сообщат, что надо.
— Это Меган. Она настаивает, чтобы вы переговорили с ней, — зловеще проскрежетала Ли.
Я подбежала к телефону.
— Меган, что случилось?
— Я скажу тебе, что случилось, мамочка! А случилось то, что сегодня День Спектаклей в нашем танцевальном классе, и ты обещала там быть. Если тебя это действительно интересует, мамочка!
— Конечно, я приеду, — оправдывалась я. — Через десять минут. Я уже выхожу из дома. Так что надевай свое трико, поняла?
— Ты не можешь доехать сюда за десять минут. Я подозреваю, что ты вообще забыла о Дне Спектаклей.
— Нет, не забыла. Возвращайся к ребятам, а я буду через пятнадцать минут, хорошо?
Утром я еще помнила об этом, но то, что произошло со мной днем, вышибло из моей головы все на свете. Я надела туфли, схватила сумку и ключи.
— Вернусь через два часа, Ли, — крикнула я, выходя из дома. — Проследите, чтобы дети не поубивали друг друга. Когда вернется Митч, передайте ему, что я велела позаниматься на пианино.
И вот я снова в машине и мчусь в обратную сторону. К бульвару Сансет. Затем сворачиваю налево, на Бэррингтон, где находится Брентвудская студия танцев.
На стоянке берешь билетик. Пристраиваешь машину на свободное место. Потом пересекаешь маленький садик и идешь вверх по ступенькам в салон, которым заведует Таня Станислава. Настоящая бруклинская девчонка, которая клянется, что двадцать лет назад танцевала с самой Мартой Грэм. Похоже, с ней танцевали все!
Ко мне подбежала Меган.
— Надеюсь, ты довольна. Ты могла пропустить мое выступление! — громко прошептала она.
Она такая хорошенькая, подумала я, наверное, в тысячный раз. И сотни тысяч раз я повторяла себе, что она очень походила на своего отца.
— Но я не пропустила его. Вот что важно. Когда твой выход?
— Через пять минут. Удивляюсь, что ты вообще сюда приехала.
— Меган! Но я же здесь!
— Хорошо, — неохотно согласилась она. — Мне пора на сцену, иначе меня убьют. Я просто хотела убедиться, что ты тут. — Я кивнула. — Через минуту может появиться папа, — сообщила она, — но я больше не могу ждать. Мне надо на сцену.
— Откуда ты знаешь, что он придет?
— Он сам сказал сегодня утром. Ты еще была в постели, — осуждающе заметила Меган. — И я позвонила ему тогда же, когда и тебе. Его секретарша сказала, что он уже уехал. — Я снова кивнула. — Вот видишь: он не забыл, — добавила она.
«Он многое забыл, девочка моя!»
Кто-то шепотом позвал Меган.
— Ты бы лучше где-нибудь села, мама. И займи место для папы рядом с собой.
«Я всегда делала это, Меган. До недавнего времени».
84
Когда на следующей неделе я пришла на очередной сеанс, Гэвин Рот сделал отчаянное усилие восстановить между ними прежние отношения врача и пациента. Мне стало жаль его. Я знала, как тяжело расставаться с привычными представлениями.
Неужели он не знает, что это бесполезно? Не знает, что если уж ты сделал шаг вперед, обратной дороги нет?
Я попыталась подбодрить его.
— Вы не нарушили никаких правил. Вы не обманули доверчивого пациента. Это я, пациентка, недвусмысленно предложила вам провести психосексуальный эксперимент на вашей коричневой кушетке. Вы должны винить меня. — Но он поморщился. Тогда я добавила: — Если вы настаиваете, я снова могу вам что-нибудь рассказать. Я могу говорить на многие темы. Мы уже обсуждали Ли и детей. Может потолкуем о Бесс? Бесс приходит к нам убираться по вторникам, средам и пятницам. Но она меняет свой график, как захочет.
— Она такая же необычная личность, как и Ли?
— Не совсем. Ли, конечно, не любит Бесс. А еще существует Герман, который моет окна. Он появляется примерно раз в месяц. И Марлена, прачка, которая приходит два раза в неделю. Говорят, что она изменила свое имя, и раньше ее звали Эльвира.
— А кто еще существует в вашей жизни? — поинтересовался он, глядя на меня зачарованным взглядом.
— Еще — маленький человечек по имени Апекс, специалист по хрустальным люстрам. У нас их три. Одна висит во французской комнате, которая раньше была обставлена в стиле Людовика Четырнадцатого, а теперь, — в стиле Людовика Шестнадцатого. Так шикарнее. Еще одна — в английской гостиной… георгианский стиль. А самая большая висит, конечно же, в холле. Итальянское Возрождение.
— А какой национальности ваша кухня? — спросил он, заметно волнуясь.