Съемочная площадка

— Сейчас еще не поздно, — заметил я, хотя сама не очень в это верила. Бесполезно было тратить остатки своей энергии на то, чтобы убедить ее. Она и раньше не очень-то меня слушала. А сейчас и подавно.

— Слишком поздно, — решительно заключила она.

В ее голосе, как всегда, звучали нотки безнадежности, и я вдруг почему-то опять начала успокаивать ее.

— Тебе просто нельзя сдаваться, Кэсси. Ты слишком молода, чтобы сдаться. Почему ты не позвонишь Уину? Пусть он напрямую откажет тебе.

— Его молчание и есть отказ. Он настаивал, чтобы я во всем призналась матери, считал, что это необходимо. Ну, ты помнишь… Но он ясно дал мне понять, что только в этом случае будет иметь со мной дело. А теперь я уже ничего не могу ей рассказать. Она больна и вряд ли вообще поймет, о чем я говорю. И я даже не могу в угоду Уину разорвать свой брак. Потому что рвать уже нечего. Он сам умер. Так что я уже ничем не могу доказать Уину свою любовь. Доказать, что он первый, а не второй в моей жизни. Ни один мужчина не хочет быть вторым. Даже если это не любовь, а каприз. Теперь он решит, что я бросилась к нему, потому что меня отвергли. Он больше не хочет меня видеть. Да и с чего бы ему хотеть меня видеть?

— Потому что он любит тебя, — заметила я. — И несмотря ни на что знает, что и ты любишь его. Потому что существует Дженни. — Произнеся эти слова, я почувствовала, что у меня в душе затеплилась надежда. Может быть, сейчас мне все-таки удастся ее уговорить? — Кэсси, — настаивала я, — он не может отказаться от Дженни.

— Я не могу использовать для этого Дженни.

— А почему ты решила, что не можешь? — возразила я. — Слушай внимательно, Кэсси. В этой жизни приходится использовать все, что у тебя есть. И кроме того, ты сделаешь это для Дженни. Дай своему ребенку надежду. Верни ей настоящего отца! — Похоже, мои слова убедили ее. Она сделает это для Дженни. Я заметила по ее глазам, что она решилась. — И не звони. Поезжай! В ближайшие выходные. Эти дни вы можете провести вместе.

— Но моя мать… Дженни…

— С мамой останутся ее сиделки и друзья. А Дженни можешь привезти к нам.

Она взглянула на меня, и впервые за эти годы в ее глазах засияла надежда — впервые с тех пор, как они с Уином расстались.

— Да? — спросила она, ожидая подтверждения моих слов.

— Да! Конечно да, Кэсси!

— Я так и сделаю! Баффи, спасибо тебе!

И она бросилась меня обнимать.

— Не за что меня благодарить.

— Есть за что. Я благодарю тебя за то, что ты моя подруга и не махнула на меня рукой.

Черт возьми… Я почувствовала, как у меня из глаз покатились горячие слезы.

Должен же от меня быть хоть какой-нибудь прок…

Во всяком случае, нельзя сказать, что этот день пропал зря.

85

До конца недели я не могла думать ни о чем другом, кроме своего бегства из кабинета Гэвина во вторник. Интересно, это конец? Хочу ли я, чтобы это был конец? Так быстро? С самого начала мне бы следовало все понять. Я должна была бы понять, что Гэвин — человек серьезный, и те отношения, которыми я собиралась ограничиться, он долго терпеть не станет. Что рано или поздно они или совсем прекратятся, или же перерастут в нечто более серьезное. И он не мог не понимать, что я не тот человек, который способен на более серьезные отношения. Я не могла решить, стоит ли мне продолжать регулярно ходить к нему по понедельникам.

В пятницу утром позвонила Сьюэллен. Она сказала, что будет дома весь день и предложила забежать к ней. Мы уже давно не говорили с ней по душам. Я поехала к ней после обеда, надеясь, что она не станет меня допрашивать.

(Под горку вдоль долины к Сьюэллен едем мы.
И день хорош, и знает путь лошадка…)

Нет, это был Лос-Анджелес, и лошадей здесь мало. Одни автомобили. Много-много автомобилей, переходящих из ряда в ряд, наполненных энергичной музыкой. У светофора девушки начинали причесываться. Большинство машин было спортивного типа, на многих бамперах были наклейки. Наклейки с дорожными лозунгами. Действительно, как без них обойтись?

Я свернула в квартал, застроенный домами из стекла и темного дерева. Я вспомнила, что Сьюэллен выбрала этот район из-за детей, поскольку он был в стороне от оживленных магистралей с их бесконечными потоками машин. Я взбежала по ступеням террасы, и Сьюэллен, в белом поварском фартуке, с волосами, заплетенными в две косички, открыла мне дверь. Из недр дома доносились аппетитные запахи.

— Я думала, ты готовишь в том домике, что вы восстановили с Клео.

— Сегодня у меня выходной, и я готовлю для семьи. Я подумала, что пора их побаловать.

Я прошла за ней в кухню, оборудованную по последнему слову науки и техники, отделанную выбеленным дубом. Она соединялась с оранжереей, где росли герани, цвели орхидеи, было множество разных трав.

— Ну, и что происходит? — как бы между прочим спросила Сьюэллен. Слишком уж между прочим. С того самого дня, как моя сестра потребовала, чтобы я отдала свои драгоценности ради спасения брака, она относилась ко мне с подозрением.

— Ничего особенного.

— Ты еще ходишь к этому психоаналитику?