Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII

Зловещая процессия вошла в здание, предназначенное для готовящегося зрелища, а пока там идут приготовления к кровавому представлению, посмотрим, как вел себя Сен-Мар среди взволнованных зрителей. Он был достаточно сообразителен и сразу же понял, что нелегко будет разыскать аббата в день, когда брожение умов достигло крайней степени. Поэтому он, не слезая с коня, остановился с четырьмя слугами в темном переулке, выходившем на главную улицу; отсюда удобно было наблюдать за тем, что происходит. Сначала никто не обращал на него внимания, но когда у зевак не оказалось иной пищи, все взоры обратились на него. Обыватели, уже уставшие от избытка впечатлений, посматривали на него довольно недружелюбно и вполголоса спрашивали друг у друга, не приехал ли к ним новый заклинатель. Кое-кто из крестьян стал даже роптать, что он своими слугами запрудил весь переулок. Сен-Мар понял, что пора что-то предпринять; и как сделал бы всякий другой на его месте, он остановил свой взгляд на людях, одетых получше, и вместе со слугами подъехал к группе горожан в черном, о которой мы уже говорили; сняв шляпу, он обратился к человеку, который показался ему самым привлекательным:

— Сударь, где бы мне найти господина аббата Кийе?

При этом имени все посмотрели на него с ужасом, словно он назвал Люцифера. В то же время никого этот вопрос, по-видимому, не возмутил; наоборот, вопрос его, казалось, вызвал к нему сочувствие. Да и выбор Сен-Мара, но счастливой случайности, оказался очень удачным. Граф дю Люд подошел к всаднику и, поклонившись, сказал:

— Прошу вас, сударь, спешиться, я могу сообщить вам насчет аббата кое-какие полезные сведения.

Они поговорили некоторое время шепотом и расстались, обменявшись, по обычаю того времени, церемонными поклонами. Сен-Map вновь сел на своего вороного и, проехав со слугами по нескольким узким улочкам, вскоре оказался вдали от толпы.

«Какое счастье, — думал он по пути, — я хоть повидаюсь с добрым, кротким аббатом, который воспитал меня; мне всегда вспоминаются черты его лица, его спокойный облик и голос, полный доброты».

Он с умилением думал о близкой встрече и незаметно очутился в совсем темном переулке, куда его направили; переулок оказался столь узким, что наколенники всадника касались стен. В конце переулка он отыскал одноэтажный деревянный домик и стал нетерпеливо стучаться в дверь.

— Кто там? — сердито откликнулся чей-то голос.

Дверь отворилась, и показался маленький толстый красный человечек в огромных белых брыжах и ботфортах с такими широкими голенищами, что короткие ноги старичка совершенно тонули в них; на голове у него была скуфейка, в руках он держал два седельных пистолета.

— Дешево жизнь свою не отдам! — крикнул он. — И…

— Спокойнее, аббат, спокойнее, — сказал его воспитанник, беря толстяка за руку, — тут ваши друзья.

— Дорогой мой мальчик, это вы! — воскликнул человечек, отбрасывая пистолеты, которые осторожно поднял его слуга, также вооруженный до зубов. — Зачем вы сюда приехали? Здесь воцарилась подлость, и я жду только наступления темноты, чтобы уехать. Входите скорее, друг мой, и путь ваши слуги тоже войдут. Я принял вас за стражу Лобардемона и, право же, едва не вышел из себя. Видите лошадей? Я уезжаю в Италию, к нашему другу герцогу Буйонскому. Жан, Жан, скорее заприте ворота за преданными слугами нашего гостя да скажите им, чтобы они особенно не шумели, хоть тут поблизости и нет жилья.

Граншан немедленно исполнил распоряжение отважного аббата, а тот четырежды поцеловал Сен-Мара, причем для этого ему пришлось встать на цыпочки, ибо он доставал ему только до груди.

Он поспешил отвести юношу в тесную каморку, похожую на заброшенный чердак, и тут, присев вместе с ним на черный кожаный сундук, взволнованно сказал:

— Дитя мое, куда вы едете? Как могла ваша матушка отпустить вас сюда? Разве вы не видите, что здесь чинят с несчастным, которого им надо погубить? Боже мой! Такое ли зрелище должны бы увидеть вы, вступая в жизнь, мой дорогой воспитанник! О небо! Ведь вы в том чудесном возрасте, когда человек не должен знать ничего другого, кроме дружбы, нежной привязанности, сладостного доверия, когда все должно внушать вступающему в свет самое лучшее представление о роде людском. Что за несчастье! Боже мой! Зачем вы приехали!

Так добрый маленький аббат сокрушался, пожимая в своих морщинистых красных руках руки юного путешественника; наконец последнему удалось сказать:

— Но разве вы не догадываетесь, дорогой аббат: я заехал в Луден только ради вас, я знал, что вы здесь. А что касается зрелища, о котором вы говорите, то оно мне показалось просто какой-то нелепостью, и, клянусь вам, я по-прежнему люблю людей; ведь ваши личные достоинства и превосходные наставления внушили мне о людях самое возвышенное мнение. И пусть пять-шесть безумцев…

— Не будем терять времени; я вам расскажу про это безумие, все вам объясню… Но отвечайте: куда вы едете? По каким делам?

— Я еду в Перпиньян; там кардинал представит меня королю.