Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII

Настоятельница урсулинок шла в сопровождении всех монахинь; ее белое покрывало было откинуто назад. Так было велено ей и шести другим монахиням, чтобы народ видел лица одержимых. Ее одежда ничем не выделялась, если не считать огромных черных четок, которые доходили до колен и завершались золотым крестом; но ослепительная белизна ее лица, подчеркнутая коричневым цветом капюшона, сразу же приковала все взоры; в ее черных глазах, казалось, горел отблеск глубокой, неутолимой страсти; глаза были осенены безупречными дугами бровей, очерченных природою с той же тщательностью, с какой черкешенки выводят их кисточкой; но легкая складка между бровями выдавала бурное и беспрестанное брожение чувств. Однако жесты и все ее существо, казалось, свидетельствовали о полной безмятежности; шаг ее был медлителен и размерен, прекрасные руки сложены; они были белы и неподвижны, как руки мраморных статуй, застывших в вечной молитве на могилах.

— Заметили, тетушка, — спросила Мартина, — сестра Аньеса и сестра Клер идут рядом с ней и плачут?

— Они сокрушаются, племянница, что стали добычей дьявола.

— Либо каются, что обманывают небо, — заметил все тот же мужской голос.

Тем временем воцарилась глубокая тишина, народ замер в неподвижности; казалось, он внезапно остолбенел под действием какого-то колдовства. Вслед за монахинями показался кюре церкви святого Креста, в пастырском облачении; он шел в окружении четырех «кающихся», которые держали его на цепи; черты его отличались редкостным благородством, и трудно было представить себе лицо, которое светилось бы большей добротой; он не напускал на себя оскорбительного безразличия, а смотрел ласково и словно искал по сторонам, не встретит ли сочувственного дружеского взгляда; он заметил такие взгляды и распознал их — ему не было отказано в этой последней радости, доступной человеку, который знает, что близится его смертный час; до его слуха даже донеслись приглушенные рыдания; он увидел протянутые к нему руки, и в некоторых из них сверкнуло оружие; но он не ответил ни на один взгляд; он потупился, чтобы не погубить тех, кто его любит, чтобы не навлечь на них такие же бедствия. Это был Урбен Грандье.

Внезапно процессия остановилась по знаку человека, который замыкал шествие и, видимо, всеми руководил. Человек этот был высокий, сухопарый, бледный, в длинном черном одеянии, с черной скуфьей на голове; у него было лицо дона Базилио и взгляд Нерона. Он знаком приказал стражникам подойти к нему поближе, так как с ужасом заметил группу в черном, о которой мы говорили, и увидел, что крестьяне со всех сторон обступают его, чтобы послушать, что он скажет; каноники и капуцины расположились возле него, и он визгливым голосом стал читать следующее чудовищное постановление:

— Мы, сьер де Лобардемон, рекетмейстер, будучи посланы, уполномочены и облечены неограниченной властью касательно дела колдуна Урбена Грандье, дабы судить его по совокупности всех взведенных на него обвинений, при участии преподобных отцов: каноника Миньона; Барре, кюре церкви святого Якова, что в Шиноне; отца Лактанса и судей, назначенных для рассмотрения дела означенного колдуна, — вынесли следующее предварительное решение:

Во-первых. Так называемая ассамблея землевладельцев-дворян, городских обывателей и жителей окрестных селений распускается как сборище, угрожающее народным бунтом; все принятые ею решения объявляются недействительными, а ее так называемое обращение к королю, направленное против нас, судей, каковое обращение было перехвачено и сожжено на городской площади, считать клеветой на благочестивых урсулинок и преподобных отцов и судей.

Во-вторых. Запрещается оспаривать публично или в частной беседе, что означенные урсулинки одержимы злым духом, а также сомневаться в могуществе заклинателей, под страхом штрафа в двадцать тысяч франков и телесного наказания.

Судьям и старостам вменяется в обязанность строго выполнять настоящее постановление.

От рождества Христова год 1639, июня 18 дня.

Едва закончил он чтение, как раздались нестройные звуки рожков и почти совсем заглушили поднявшийся в толпе ропот; читавший велел процессии продолжать путь, и она поспешно вошла в большое строение, примыкавшее к церкви. Когда-то это был монастырь, но все его потолки и перегородки рухнули от ветхости, и теперь оно представляло собою один-единственный огромный зал, вполне пригодный для того, что в нем собирались устроить. Лобардемон почувствовал себя в безопасности, лишь когда вошел в это здание и услышал, как двойные тяжелые двери со скрипом затворились перед горланящей толпой.

Глава III ДОБРЫЙ ПАСТЫРЬ

Так говорил мне человек, обретший душевкый мир.

«Савойский викарий»