Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII

— Хвала богу! Все идет превосходно, лучше не устроил бы и мой друг Фиеско.— И он встал на цыпочки, чтобы похлопать Оливье по плечу:— Знаете ли, сударь, для человека, только что вышедшего из пажей, вы ведете себя неплохо! Если среди нас найдется Плутарх, вы попадет^ в число великих людей. Все подготовлено прекрасно, вы явились в самый раз, ни раньше, ни позже, как настоящий вожак партии. Фонтрай! Этот юноша далеко пойдет — помяните мои слова. Не будем, однако, мешкать; через два часа к нам присоединится паства моего дядюшки, парижского архиепископа; я здорово подогрел их, они будут как бешеные кричать: «Да здравствует его высочество! Да здравствует регентство! Долой кардинала!» Их изрядно взбудоражили набожные женщины, всецело преданные мне. Король очень плох. Все идет отлично! Отлично! Я прямо из Сен-Жермена, я виделся там с нашим другом Сен-Маром; он в прекрасном состоянии духа, по-прежнему тверд, как скала. Вот это человек! Как он их разыграл, прикидываясь грустным и рассеянным! Теперь он властелин двора. Дело решенное, король, по слухам, пожалует ему титул герцога и пэра; об этом усиленно поговаривают; но король еще колеблется, и сегодняшнее наше выступление должна решить вопрос: такова воля народа, воля народа должна быть выполнена во что бы то ни стало, и мы дадим народу высказаться. Он потребует смерти Ришелье, понимаете вы это? В возгласах должна прозвучать прежде всего ненависть к кардиналу, ибо это самое главное. И это придаст наконец нашему Гастону решимости — ведь он по-прежнему колеблется, не правда ли?

— А чего другого можно от него ожидать? — сказал Фонтрай.— Если он сегодня примет нашу сторону, это будет весьма прискорбно.

— Почему же так?

— Да потому, что можно не сомневаться: завтра на рассвете он будет против нас.

— Ну и пусть,— возразил аббат,— королева не без головы.

— И не без сердца,— добавил Оливье, — поэтому Сен-Мар, думается мне, может питать определенные надежды; мне не раз казалось, что, смотря на королеву, он осмеливается принимать обиженный вид.

— Какой вы еще ребенок! Как плохо вы еще знаете двор! Сен-Мара может поддержать только король, который любит его, как сына, а что касается королевы, то если ее сердце и бьется, так только от воспоминаний, а не от упований. Но речь идет не об этих пустяках; скажите, дорогой мой, вы вполне уверены в вашем молодом адвокате? Сейчас он бродит вокруг нас. Наш ли он сторонник?

— Вполне; это безупречный роялист; он готов хоть сию минуту бросить кардинала в реку. Ведь это Фурнье из Лудена, этим все сказано.

— Отлично, отлично, такие-то нам и нужны. Однако внимание, господа: на улице Сент-Оноре появились какие-то люди, они идут сюда.

— Кто идет?— крикнули первые увидевшие их. Роялисты или кардиналисты?

— Гастон и Главный[19],— тихо ответили подошедшие.

— Это Монтрезор с приближенными его высочества,-сказал Фонтрай, — скоро можно начинать.

— Можно, черт побери, ибо в три часа тут пройдут кардиналисты,— сказал вновь прибывший, — мы только что узнали об этом.

— Куда их несет? — спросил Фонтрай.

— Говорят, они сопровождают господина де Шавиньи, который едет к старому коту в Нарбонн; их более двухсот, из предосторожности они решили провести ночь в Лувре.

— Ну что же, погладим их против шерстки,— заметил аббат.

Едва он проговорил это, как раздался конский топот и грохот карет. Несколько человек в плащах тотчас же выкатили на мостовую огромный камень. Первые всадники, почуяв неладное, вскачь пронеслись сквозь толпу, с пистолетами в руках, зато первая же карета зацепилась колесом за камень, и кучер упал с козел.

— Чья это карета давит пешеходов? — в один голос закричали люди в плащах.— Что за произвол! Видно, это экипаж кого-нибудь из друзей кардинала Ларошельского.

— Тут едет тот, кому не страшны друзья Главного,— крикнул кто-то, отворив дверцу кареты и бросаясь к лошади.

— Оттеснить кардиналистов к реке! — прозвучал резкий, повелительный голос.

Это послужило сигналом — с обеих сторон раздались яростные пистолетные выстрелы, осветившие эту мрачную, шумную сцену; сквозь лязг шпаг и конский топот слышались крики, с одной стороны — «Долой министра! Да здравствует король и господин Сен-Мар! Долой красные чулки!», с другой — «Да здравствует его высокопреосвященство! Да здравствует великий кардинал! Смерть мятежникам! Да здравствует король!» — ибо в то странное время именем короля освящалась как всякая вражда, так и всякая привязанность.