Сен-Map, или Заговор во времена Людовика XIII

Королева держалась и говорила теперь более непринужденно; и, отказавшись от своей строгой, церемонной неподвижности, она жестом пригласила всех остальных подойти к ней.

Гастон Орлеанский, несколько обеспокоенный этим торжественным вступлением, лениво уселся по правую ее руку и, небрежно играя своими брыжами и цепочкой, ордена Святого духа, которую он носил на шее, сказал с легкой усмешкой:

— Надеюсь, государыня, что мы не станем докучать столь юной особе длинными разговорами; ей гораздо приятнее побеседовать о танцах и замужестве, скажем о курфюрсте бранденбургском или о польском короле.

Мария сделала пренебрежительную гримаску; Сен-Мар нахмурился.

— Простите меня, — возразила королева, глядя на Марию, — но, уверяю вас, нынешние события ее очень интересуют. Не пытайтесь ускользнуть от нас, — прибавила она, улыбаясь, — сегодня я вас не отпущу! Нам не остается ничего иного, как выслушать герцога Буйонского.

Тот подошел к королеве, держа за руку молодого офицера, о котором мы уже говорили.

— Разрешите, ваше величество, — сказал он, — прежде всего представить вам барона де Бово, только что прибывшего из Испании.

— Из Испании? — взволнованно переспросила королева. — Это очень смело! Вы видели мою семью?

— Барон вам расскажет о ней и о графе-герцоге Оливаресе. А смелости ему не занимать; известно ли вам, что он командовал кирасирами графа Суассонского?

— Неужели? Но вы еще так молоды, сударь! Значит, вам нравятся политические войны?

— Отнюдь нет, да простит меня ваше величество, — ответил он, — но дело в том, что я служил под знаменами князей мира.

Анна Австрийская вспомнила прозвище, принятое победителями при Марфэ, и улыбнулась. Герцог Буйонский решил, что настало время затронуть важный вопрос, не дававший ему покоя; он прервал разговор с Сен-Маром, которому только что горячо пожал руку, и подошел вместе с ним к королеве.

— Не удивительно ли, государыня, — сказал он, — что в наше время еще рождаются люди с сильным характером — такие, как эти! — И он указал на обер-шталмейстера, на юного Бово и господина де Ту. — В них вся наша надежда; такие люди теперь очень редки, ибо великий нивелировщик прошелся по Франции своей длинной косой.

— Вы говорите о Времени или о реальном человеке? — спросила королева.

— Я говорю о слишком реальном, слишком живом и долго живущем человеке, государыня, — ответил герцог, оживляясь. — Невозможно долее сносить его непомерное честолюбие и чудовищный эгоизм. Все те, у кого бьется в груди подлинно человеческое сердце, возмущены его игом и предвидят яснее, чем когда-либо, какие невзгоды сулит нам будущее. Надо говорить все без утайки, государыня, теперь не время лицемерить: король опасно болен, пора подумать и принять решение, ибо недалек час, когда придется действовать.

Суровый, резкий тон этих слов не удивил Анну Австрийскую, но она привыкла видеть герцога более спокойным, и его тревога передалась ей; отбросив шутливый тон, к которому она прибегла вначале, королева спросила:

— Но скажите, чего вы опасаетесь, что собираетесь делать?

— Я опасаюсь не за себя, государыня, ибо я всегда найду убежище в рядах итальянской армии или в Седане; я опасаюсь за вас и, пожалуй, за принцев, ваших сыновей.

— За моих сыновей, герцог, за принцев крови? Слышите, брат мой, слышите, что он говорит? И вы не удивлены этим?

Королева с большой тревогой произнесла эти слова.

— Нет, государыня, — ответил Гастон Орлеанский весьма спокойно. — Как вам известно, я привык к преследованиям и жду самого худшего от этого человека; он здесь господин, приходится покоряться…

— Господин! — воскликнула королева. — А от кого он получил свою власть, как не от короля? Когда же короля не станет, кто поддержит его, скажите на милость? Кто помешает ему впасть в ничтожество, из которого он вышел? Не вы и не я, правда?

— Он сам, — вмешался в разговор герцог Буйонский, — ибо он намерен стать регентом, и мне известно, что он замышляет отнять у вас детей и просит короля, чтобы ему передали их на попечение.

— Отнять у меня детей?! — вскричала мать; она невольно схватила дофина и прижала его к себе.

Видя слезы матери, ребенок посмотрел на окружающих его мужчин с необычной для его возраста серьезностью и положил ручку на эфес своей крохотной шпаги.