Сен-Жермен

Я сурово отчитал княгиню за недостойное предложение. Спросил, неужели она смогла бы снести подобное бесчестье? Наталья Петровна от души разрыдалась и заявила, что если невозврат карточного долга погубит мужа и семью, она готова пожертвовать собой.

"Денег я не дам, – предупредил я княгиню. – Они сведут вас в ад. Дайте мне слово, что вы никогда больше не подойдете к ломберному столу, и я открою вам три карты, на которые вы можете поставить сегодня вечером. Но только сегодня и только на один розыгрыш".

Она согласилась.

С тех пор мы только переглядывались в обществе, обменивались немногими словами, но сердце мое разрывалось от любви к этой женщине. К сожалению, возраст не позволял мне обожать её телесно. Спустя неделю меня навестил её муж и грустным голосом объявил, что в Париже ходят гнусные слухи обо мне и его жене, поэтому он требует удовлетворения.

"Вы его получите, болван! – заявил я ему. – Вместо того, чтобы дерзить мне и собирать слухи в этом Вавилоне, вам следовало немедленно покинуть Париж и честно служить её величеству Екатерине. Вам, наверное, наговорили, что я колдун и вы решили бросить мне перчатку? Тоже мне, Аника-воин! Вы Бога должны молить, чтобы я не принял ваш вызов всерьез. Вдруг я нашлю на вас порчу или, того хуже, немилость императрицы. Ах, Владимир Борисович, Владимир Борисович, женщины не любят мужей, которые позволяют колотить себя домашней туфлей. Увозите вы Наташу подобру-поздорову, на лето выезжайте в деревню. Ваша жена будет блистать в свете, но вы можете быть спокойны за свою честь – она вас любит и будет любить. Но все это только в том случае, если вы решитесь немедленно покинуть Париж. Вам сейчас следует вернуться на квартиры и простить её. Не унижая, не требуя бессмысленных клятв. Просто погладьте по голове и простите."

Голицын вспылил.

"На каком основании вы читаете мне нравоучения? Я полагаю это за несмываемую обиду!.." – и так далее. Одним словом весь набор пошлостей, которые позволяют себе российские аристократы в Европе.

Я спросил его.

"Владимир Борисыч, ответьте, как на духу. Вы верите, что я сказал вам правду? Верите, что поступить следует именно так, как я вам советую? Не спешите, подумайте".

"Да, – ответил он, почти не задумываясь, – ваш совет толков. Я сам намеревался поступить подобным образом, но, граф, разговоры…"

"Ах, Владимир Борисыч, неужели вы не понимаете, что наша дуэль окончательно погубит репутацию Натальи Петровны. Сейчас весь Париж только и говорит о её необыкновенной удаче. Это завистники и клиенты герцога Орлеанского распространяют грязные сплетни о неверности вашей честнейшей жены. И вы желаете им поддакнуть? Успокойтесь и поймите, если вы сейчас уедете, честь вашей жены останется неприкосновенной, но спустя много лет и в Париже, и в Петербурге ещё будут поминать её необыкновенное счастье, которое помогло сохранить семейное достояние. В противном случае гибель вашей семьи, моя гибель неизбежны".

Мы расстались, пожав друг другу руки. Никогда с тех пор я не видел Наталью Петровну. Еропкин, навещавший меня в моем убежище, привозил мне весточки от нее. У Голицыных родились три сына и две дочери.

Какие у неё были усики над верхней губой! Я не мог без волнения смотреть на них.

Он умолк, прошел на балкон и устроился там в кресле.

Джонатан некоторое время ждал его, потом положил перо, затушил свечи и тоже вышел на воздух. Размышления об удаче в картежной игре, которую могло обещать знание будущего, не давали ему покоя, но спросить, каким же образом графу удается туда заглядывать или высматривать карты в колоде банкомета, он не решился. Тягостно было на душе, не давала покоя встреча с посланцем барона. Только что услышанная история увлекла его.

Он тихо произнес.

– Эта история напоминает повесть в романтическом стиле…

Граф отозвался сразу, резко.

– Эта повесть не для вас, Джонатан. Вы же совсем не знаете русских. Даже французы и англичане, проживая с ними бок о бок, становятся немного… другими.

– Дикими?

– Нет, я иное имел в виду, но можно и так сказать.

Занималась заря, в небе таяли звезды. Граф, не мигая, долго смотрел в сторону восхода, глаза его были широко раскрыты, взгляд обессмыслился.

– Ваша светлость! – неожиданно испугавшись, окликнул его секретарь. Потом решился приблизиться, тронуть графа за плечо.

Тот вздрогнул. Сильно передернул плечами. Потом поежился и, не поворачивая головы, словно размышляя вслух, сказал:

– Окончание придется вычеркнуть. Ограничимся поездкой в Москву.

Потом повернулся в сторону Уиздома.

– На этом, мой юный друг, я полагаю на сегодня нашу работу законченной.

Джонатан и ухом не повел. Июльская ночь и на него произвела странное действие.