Сьенфуэгос

— Но я вовсе не желаю становиться кабальеро.

— Послушай меня, дурная твоя голова! — отрезал Луис тоном, не терпящим возражений. — Есть вещи, которых намного легче добиться кабальеро, чем неграмотному пастуху. В том числе и сохранить любовь этой твоей прекрасной виконтессы. Поверь мне, лишь того, что болтается у тебя между ног, для этого недостаточно. Штука, конечно, весьма полезная, но ее одной мало. Нужно кем-то стать.

Луис прекрасно знал, как обращаться со своим юным учеником, понимая, что Ингрид — его слабое место, лишь мысли о ней возвращали канарца к реальности, которая слишком часто казалась ему далекой. Если Луис собирался каким-то образом превратить этот неограненный алмаз, повстречавшийся на его пути, в истинную драгоценность, то лучшим для этого инструментом была нерушимая любовь юноши к прекрасной немке.

— Скоро ты сможешь написать ей письмо, — сказал Луис. — Напишешь, как сильно ее любишь, а также где и когда вы встретитесь.

— Боюсь, это мне мало поможет, — улыбнулся в ответ пастух. — Она ни черта не знает по-испански.

— Так я буду для тебя переводить.

— Лучше вы сами и пишите, тогда мне не придется учиться.

Вместо ответа он получил лишь подзатыльник и приказ переписать в этот день вчетверо больше букв, и потому Сьенфуэгосу пришлось найти укромный уголок в трюме и исполнить наказание, полностью позабыв обо всех остальных проблемах.

На заре следующего дня он проснулся при звуках отдаленной канонады — с «Ниньи», идущей впереди, известили о том, что впередсмотрящий заметил землю, и поблагодарили за благую весть небеса громкой стрельбой. Моряки пали ниц и молились, но через несколько часов сладостное обещание земли оказалось лишь темной тучей, хранившей в своем чреве только воду, намочившую палубы.

Между тем, море стало приносить долгожданные признаки близкого берега в виде листьев, веток и даже целых стволов мангровых деревьев, судя по всему, совсем недавно вырванных из земли. На иных стволах были даже выжжены какие-то неведомые знаки, которые могла оставить лишь рука человека.

Надежда преисполнила измученные сердца.

Мрачные предвестники смерти, катастрофы и мятежа исчезли, и вновь всех стало заботить лишь, кому достанется слава первым возвестить о берегах Сипанго и доведется стать хозяином шелкового хубона и пожизненной ренты.

В воскресенье, седьмого октября, в тот день, когда на «Нинье» по ошибке выстрелили из бомбарды, Хуан де ла Коса впервые посетовал на то, что на борту не священника, чтобы отслужить мессу. Он был убежден, что этой простой церемонии оказалось бы достаточно, чтобы небеса проявили благосклонность. Многие считали отсутствие священника происками адмирала, обращенного еврея, предпочитавшего не разделять с церковью честь впервые ступить на восточные берега, либо он боялся, что церковь тут же начнет с излишним рвением обращать в христианство язычников Сипанго и Катая.

Вечером в четверг, одиннадцатого октября, моряки услышали над головами шелест крыльев целой стаи птиц, а незадолго до полуночи Сьенфуэгос поднялся на ют, чтобы поговорить с Луисом де Торресом, который никак не мог заснуть.

— Я чую землю. Уверен, она находится точно перед нами, в четверти румба по левому борту. Если я замечу землю, адмирал наградит меня шелковым хубоном и десятью тысячами мараведи?

Луис посмотрел на него, снял с пояса тяжелый кошель, с которым никогда не расставался, и со звоном потряс им перед носом Сьенфуэгоса.

— Ну, если ты лишь чуешь запах земли, то тебе придется довольствоваться лишь звоном монет, парень, — ответил он насмешливо. — Твоя наивность прямо-таки поражает! Королевский указ гласит, что награду получит тот, кто первым ступит на берега восточных земель. Ни о каких запахах там не упоминалось.

Несмотря на суровый ответ, канарец не смыкал глаз и не терял надежды, пока не задремал от усталости после утомительного дня, но спал он недолго, лишь до того мгновения, когда примерно в два часа ночи тишину прорезал зычный и радостный голос впередсмотрящего с «Пинты», которого все звали Родриго из Трианы, хотя вряд ли имя было настоящим.

— Земля! Земля в четверти румба по левому борту!

Его превосходительство Христофор Колумб, который в это мгновение получил славный титул адмирала Моря-Океана и вице-короля Индий, тут же возликовал.

— Три часа назад я заметил в том направлении свет, — вскричал он. — Я сообщил об этом дону Педро Гутьересу, а раз так, то вознаграждение причитается мне самому.

Легенда гласит, что безуспешно пытаясь отстоять свои попранные права на награду, Родриго из Трианы решил уехать в Алжир, отречься от своей страны и религии и принять ислам, посвятив остаток жизни жестокой борьбе с теми, кто свершил чудовищную несправедливость, возмутившую и остальную команду.

— Увидеть свет — это то же самое, что почуять землю, — чуть позже заявил Сьенфуэгос. — И посему адмирал может насладиться блеском монеты. Но у меня болит душа (если она, конечно, у меня есть), когда я понимаю, что законы, даже те, которые ввели сами короли, не одинаковы для всех.