Сьенфуэгос

Он кричал и кричал, не в силах остановиться в истерике, взывал к Богу, чтобы тот обрушил на злодеев свой праведный гнев или чтобы земля разверзлась у них под ногами, отправив их прямо в адский огонь.

Они подняли головы и посмотрели на него.

В их глазах не было ни ненависти, ни издевки — одно лишь презрительное равнодушие да, возможно, обещание, что скоро он станет очередным блюдом на жутком пиршестве, которому они предавались.

Изумление, отвращение и гнев снова уступили место ужасу. Глядя, как два несчастных мальчика, полные надежд и иллюзий, еще полчаса назад радостно обсуждавшие, как обустроят свою жизнь в этом земном раю, превращаются в куски мяса, которые уродливые и жуткие звери, язык не поворачивался назвать их людьми, пожирают со скотским удовольствием, Сьенфуэгос почувствовал, как мозг разлетается на куски. В эти минуты канарец понял, что, если не сойдет с ума в этот злосчастный день — значит, на свете нет ничего, что могло бы свести его с ума.

Он прижался затылком к каменной стене и закрыл глаза, в который раз представляя безмятежное лицо Ингрид, призывая ее на помощь, умоляя явиться, пробудить его от кошмарного сна, в который, казалось, превратилась вся его жизнь, и вернуть его на родной остров с прекрасными пейзажами, где они провели столько незабываемых часов.

Но вот наконец дикари закончили адское пиршество, и на песке остались лежать лишь две головы да несколько грязных ошметков мяса. Тогда карибы медленно поднялись, бросив последний взгляд на канарца, словно оценивая свои шансы до него добраться, а затем, забрав тело соплеменника, двинулись по пляжу в сторону тех зарослей, откуда так неожиданно появились.

Сам не зная почему, Сьенфуэгос решил их пересчитать.

Их оказалось двадцать три.

Несколько минут спустя они вновь появились, таща на себе огромное каноэ, вытесанное из гигантского темного ствола. Спустив его на воду, дикари забрались внутрь лодки и стали грести в сторону скалы, не сводя глаз со Сьенфуэгоса. Теперь их разделяло не более двухсот метров.

Он снова их пересчитал.

Теперь их стало восемнадцать.

И тогда он поблагодарил Хуана де ла Косу за науку, ведь теперь он сумел понять, что пятеро каннибалов спрятались в чаще и, возможно, в эти самые мгновения бегут в сельву, в сторону обрыва, с намерением отрезать ему путь к отступлению и прижать к вертикальной скале.

Он оценил высоту, время, за которое они смогут забраться наверх, и вероятность сбежать, прежде чем его загонят в ловушку.

Почти никакой.

Ему оставалось по меньшей мере шестьдесят метров трудного подъема, прежде чем он окажется на открытой местности, а там, посреди сельвы, тянущейся вглубь от скалистого берега, его шансы ускользнуть от преследователей и вовсе стремились к нулю.

При одной мысли о том, что, пока он с трудом продирался бы сквозь чащобу, на него в любую минуту мог наброситься один из тех демонов в людском обличье и ударом дубинки размозжить череп, у Сьенфуэгоса вновь задрожали колени. Приведя в порядок мысли, он в конце концов решил, что безопаснее будет оставаться на скале, зависнув над пропастью.

Он взял себя в руки.

Неоспоримое свидетельство того, что он остался один-одинешенек и его выживание зависит исключительно от хладнокровия и способности быстро реагировать на опасность, свершило чудо, прояснив его мысли, придав сил и уверенности — отныне эта уверенность станет одним из главных и самым ценным его достоинством.

В тот день канарец Сьенфуэгос стал настоящим мужчиной.

Вдохнув полной грудью, он пришел к выводу, что дикари в лодке, похоже, решили ждать, пока он сам не упадет к ним в руки, а потому, подсчитав, сколько времени осталось до захода солнца, пополз по скале, присматривая местечко, где можно укрыться.

Через пятнадцать минут он не сомневался, что враги, должно быть, уже над самой его головой, и молил всех известных ему богов, чтобы солнце быстрее двигалось к закату.

Сверху упал камень, отскочив от скалы совсем рядом с его рукой. Сьенфуэгос поднял взгляд и увидел наверху, в сорока метрах над собой, одного из дикарей. По выражению его лица канарец догадался — тот боится высоты и ни за что за ним не полезет.

Здесь, на отвесной скале, ему нечего было бояться.

Он продолжал ползти — все время вправо, под прикрытием крутого склона, защищающего от новых камней; по пути ему попалась узкая расселина, вход в которую почти не был заметен снаружи, но Сьенфуэгос продолжал ползти и остановился, лишь добравшись до того места, которое приглядел заранее. Это место хорошо просматривалось снизу, из каноэ, но зато сверху его защищал скальный выступ, а всего в четырех или пяти метрах обнаружилось гнездо чаек, тут же поднявших истошный крик.

Солнце меж тем коснулось линии горизонта.

Дикари махали со стороны моря своим соплеменникам, показывая им, где находится Сьенфуэгос, но на землю уже опустились первые тени, и преследователи никак не решались спуститься.

Один из дикарей, стоящий на носу каноэ — сплошь покрытый татуировками вождь с еще более уродливыми, чем у соплеменников ногами, казавший в отряде главным, издал резкий гортанный крик.