СЕННААР. Книга 2. Развитой

– Манюся, если вы полагаете, что у Миши Борщевского плохая память, то вы сильно заблуждаетесь. Слушайте, что вы мне тут голову морочите? Зачем нам смотреть этих Берковичей с их безумной бабушкой? Мы сейчас пойдём в кафе, сядем и обо всём договоримся. И где ваши вещи? Если это чемоданы, то я, таки, Крез. Пошли. – Дядя Миша рванул вперёд, родственники за ним.

– Дядя Миша, а почему в Одессе говорят на русском, это ж Украина?

– Ха, Украина! Одесса, молодой человек, это вам не Украина и не Россия. Одесса… это Одесса, почти Порто-франко. Ты понял?

– Не, но мне нравится.

– Ещё бы, Одесса и не нравилась. Што вы знаете за Одессу?

– Тут море…

– Не смешите меня, тут аж три моря: море жлобов, море жидов и ещё сплетничают за какое-то Чёрноре море. Ты куда хочешь?

– В мореходку.

– Ну, это к Дюку.

– К какому Дюку?

– Ришелье. Который день и ночь торчит на Приморском бульваре со свитком в руке. «Вот вам виза, вон там море…» Ты его ещё увидишь. Как вам нравится кафе «Ромашка»?… Садитесь за столик, который в углу, а я поговорю с девочками, чтоб нам принесли настоящий харч, а не общепитовскую блевантину. Манюся, может-таки, ви прекратите шарить по ридикюлям? Или вам доставит наслаждение похвастаться видом потрёпанных купюр?..

Конечно, в мореходку, как и в индустриальный техникум, поступать с Бронькиной характеристикой… Читая её, дядя Миша вскидывал брови, морщил нос, трогал указательным пальцем проплешину на макушке. Закончив изучение, малость подумал, отпил глоток пива и выдал резюме в стиле жителей Мясоедовской улицы.

«Да, это не десять заповедей и даже не моральный кодекс строителя, знаем какого. Этот документ! … с красивой подписью и круглой, гербовой печатью – плацкартный билет туда, где пахнет кедровой делянкой. Уникальный образец педофобской мысли, отягощённой скудоумием и графоманией. Надо иметь и язву, и больную печень, чтоб излить столько желчи на одной странице, я уже молчу за голову сочинителя. А стиль изложения! … Куда там произведения Салтыкова-Щедрина и жалкие сценические потуги товарищей Тарапунькии и Штепселя. Последний, кстати, абориген славного города Одессы, его мама троюродная сестра шизанутой тёщи вашего покорного слуги. Однако вернёмся к дивной верительной грамоте, я бы сказал «путёвке в жизнь», выданной отроку за подписью и. о. директора школы. Сквозь рубленые строки произведения угадываются знакомые очертания одесского кичмана с ясной перспективой на Владимирский централ… Бронислав, я вас умоляю, сохраните сей артефакт для потомков, этим в двадцать первом веке будут пугать внуков ваших внуков. Не будь я героический участник подполья «Красные Подолы», друг Эрика, родственник Манюси, я бы, по окончанию прочтения оного педагогического перла, выскочил бы на середину Канатной и возопил к городовому о спасении меня любименького от малолетнего грабителя и маньяка. Но не будем на ночь вспоминать церберов монархизма и прочую сволочь, ибо, благодаря моим маме и папе, мы, таки, живём в самом демократическом государстве, из всех на Земле… Не стоит обращать внимание на злобные, ироничные, я бы сказал саркастические, улыбки прихвостней капитализма и мирового империализма. Их демократия поклоняется золотому тельцу, наша – партии, а партия служит рабочим и колхозникам… О чём я? … Да, о партии, которая торжественно заявила, что наше поколение будет-таки жить при «коммунизьме». А кто против? … Никто. Но пока наступит светлое будущее, народ Одессы намерен получить обещанные сто граммов масла на свою душу населения и подумать: «А не положить ли сверх масла ещё и кусок колбасы, ветчины или паюсной икры? …» Икра это уже на любителя, не будем касаться её нежных округлостей своими грязными обывательскими мыслями, поскольку она продукт номенклатурный… О чём это я опять? А, в ученики токаря с предоставлением общежития пойдёте?..»

«Да!» – выдохнул Бронислав. «Пойдёт», – подтвердила мать.