Сенсация по заказу

— Еще бы! Есть известный в биологии факт, что постоянные браки между близкими родственниками приводят к вырождению. Наоборот, новые биологические виды могут быть получены при скрещивании достаточно отдаленных ветвей. Сейчас мы знаем, что это свойство есть именно свойство информации, заложенной в хромосомах. При браках между родственниками подчеркиваются и закрепляются имеющиеся генетические дефекты, в то время как скрещивание отдаленных ветвей приводит к появлению новой информации. То же самое должно быть справедливо и для интеллектуальной деятельности. В последние годы модно стремление избавить работника интеллектуальной профессии от так называемой рутинной деятельности. Всевозможные автоматы начинают поставлять нам все больше различных заготовок — полуфабрикатов. Такое происходит и в искусстве, и музыке, и, в частности, у нас в науке, где всевозможные информационно-поисковые системы ставят себе целью в конечном итоге избавить ученого от необходимости иметь дело с литературой. Например, трудно представить себе более рутинную работу, чем разыгрывание гамм на рояле. Однако еще труднее представить себе пианиста, никогда не играющего гамм. И важно именно то, что при разыгрывании гамм не только увеличивается гибкость пальцев, приобретается то, что называется техникой игры, но и устанавливаются зависимости между отдельными звукосочетаниями и мышечными сокращениями. Точно так же и в науке. Пользуясь полуфабрикатами, ученый перестает видеть ту самую общую картину, которая, по нашему предположению, лежит в основе всякого открытия. Роясь в библиотеках, просматривая сотни ненужных на первый взгляд публикаций, ученые получают возможность черпать отдельные фрагменты, штрихи, мазки — называйте их как угодно, — которые в конечном счете и складываются в общую картину… А у Белова выхватываются отдельные мазки и… ну вот представьте разные гениальные картины — Ван Гога, Рембрандта, Сезанна, Мунка, да хоть Глазунова! — Он засмеялся. — Нарежем из их картин много мелких кусочков как для пазла — из каждого понемножку. А потом попытаемся сложить. Какова будет цена этой картины? Александр Борисович, цена работам профессора Белова никому не известна, а их суть никому не интересна, поскольку они не реализованы. Вот и все, что я могу вам сказать. Честь имею. — И Винокуров сухо кивнул Турецкому, как бы показывая, что, потратив на него столько слов, руку подавать — уже лишнее.

В лифте офиса Винокурова Турецкий уже созрел, чтобы подать рапорт о закрытии дела. Ему не хватало формального основания. И возможно, микроскопического дополнительного импульса. Ситуация получалась довольно неуклюжая. Записку Белов написал сам. Пистолет был его. Серьезные ученые его не воспринимали. Все, что было с другой стороны, — это фанатизм Колдина, участие Гордеева и общее сожаление об оборванной человеческой жизни. Оборванной при не совсем обычных обстоятельствах. Ну так и что же?

Турецкий вспомнил, как Ирина говорила про эти чертовы гаммы. Немного по другому поводу, но один в один. Винокуров прав. И пусть Кубасов — маразматик, это ничего не меняет.

В кармане подрагивал телефон. Названивал — посмотрел он — Смагин, но Турецкий отвечать не хотел, не желал срываться на нем, парень-то уж точно ни в чем не виноват, он-то как раз с самого начала дело закрывал.

В таком вот раздрае Александр Борисович сел в машину и позвонил Меркулову.

Секретарша сказала, что Константин Дмитриевич занят.

Раздались раскаты грома. Турецкий посмотрел на небо — оно стремительно темнело. Турецкий позвонил Меркулову по прямому телефону и, не церемонясь, сказал:

— Костя, скажи откровенно, почему ты решил поднять дело этого ученого заново?

— Белова имеешь в виду?

— Кого же еще?! Ты с ним, я надеюсь, на одной яхте не катался?

— Не катался. Я его никогда не видел и почти никогда о нем не слышал. Но… Раз ты звонишь с таким настроением, то, значит, уже, наверно, заметил, что там пятьдесят на пятьдесят?…

Турецкий молчал.

— Я прав? — уточнил Меркулов.

— Я бы сказал: пятьдесят тысяч на пятьдесят! Пятьдесят тысяч за то, что он застрелился самостоятельно.

— Вот как, значит. — В голосе Меркулова сквозило легкое удивление. Он немного помолчал.

— Я невовремя позвонил? — с сарказмом осведомился Турецкий.

— Ничего страшного, у меня совещание, но это не так важно, как сомнения следователя, ведущего расследование, в его целесообразности. Я просто обдумываю ответ. Сейчас я выйду в коридор…

— Тогда я подожду.