Sensitiva amorosa

 И вот, в один из вечеров, в этом кругу у лампы, по середине большой низкой комнаты, появляется и он. Старый советник курит свою трубку, в сторонке, в полутьме; женщины сидят, поникнув над своим рукодельем, а он рассказывает. От поры до времени она поднимает голову и смотрит на него своим продолжительным открытым взглядом; он так не похож на все, что она видела до сих пор, он совсем не то, что городская молодежь; его манеры свободнее и в то же время внушительнее; он не обмолвился ни единым словом ни о погоде, ни о бушевавшем весь вечер ветре; в это их захолустье он явился прямо из большого света и говорит только о высоких материях, чуждаясь всего обычного и пошлого; с труднейшими науками он обращается, как с азбукой, и перечисляет великих людей, точно они его ежедневные закадычные друзья. Все то таинственное и непостижимое, чем была для нее жизнь там в безмерном мире; все то, чей внешний вид и тот был ей совершенно неведом, но что, при всякой мысли о нем наполняло ее неясною грустью и легкою тревогой -- все это вдруг становится столь поразительно близким ей, что она чувствует себя как бы в кругу этих вещей и начинает относиться к ним с полной доверчивостью. Но это пришло, благодаря ему совсем без ее ведома, и скоро слилось с ним в одно целое, прежде чем она успела сознать это, стало неотделимым от него; и по мере того, как она входит в эту новую жизнь, которая, благодаря его разговорам все ярче возникает вокруг нее, и сама она тесно сливается с ним, конечно, как с чем-то совершенно безличным, -- в своих заветнейших мечтах, -- но все же сливается; и когда в один прекрасный день она слышит от одной из сестер насмешливый намек, она чувствует в себе некоторую гордость, как бы заслуженной похвалой.

 Брачная ночь, путешествие, всего несколько жалких дней, -- и вот, сидя на пароходе на Фирвальдштетерском озере, опершись локтем о перила и подбородком о ладонь, она недоумевает, тот ли она человек, что так недавно бродил дома, у отца и матери, в маленьком захолустном городке на Балтийском море, или же это он изменился, он, зарывшийся лицом в Бэдекер, со своим неряшливым видом, засаленным воротником, со своим блеклым грибным лицом и своими прищуренными, близорукими глазами. И теперь, когда она окружена чудом природы, и жизнь безмерного мира трепещет вокруг нее, и она видит все своими собственными глазами; теперь, когда она может протянуть руку и взять все это и вкушать его квинтэссенцию в самой мечтательной чистоте, -- теперь то, что раньше было как одно, расторгается, и он выпадает из этого мира, как из чего-то чуждого ему, но вместе с тем он перестает быть, чем был раньше, становится другим, каким она его никогда не знавала, -- отвратительным насекомым, ползущим по ее руке со своим невыносимым -- омерзительным для нее чужим человеком, грубым животным -- и сухим педантом -- днем, с этим его мозгом, набитым историческими и топографическими сведениями, тщательно распределенными по ящикам и полочкам. И по целым дням она терзается нервным ожиданием следующего слова; а каждый вечер, когда она ложится в постель, и в гостинице становится тихо, она ежится от страха в ожидании мгновения, когда она почувствует его холодное, дряблое, как липкая пиявка, лицо у своего лица, и его ищущую, дрожащую руку... Она -- как человек, который чувствует, что его преследуют во сне, и он прыгает и прыгает, ища спасение и все же не может сдвинуться с места, и хочет кричать, но не в силах раскрыть рот...

 И так как я был в центре ее личности и ее жизненной судьбы, то видел не только прошлое, но и будущее, -- видел, как эта мучительная судорога врезалась в ее благородное лицо и превратилась в пару резких скорбных складок по обе стороны верхней губы, которые уже никогда не изгладятся; -- видел, как выражение этого ясного спокойного взгляда питается из источника скорби, который сталь бить в глубине ее существа навеки неиссякаемой струею, и как этот взгляд становится темен и глубок в своей немой и изумленной беспомощности; как видел и то, что завеса над святым святых ее души, сверху до низу, разорвана грубыми пятнающими руками...

 Они высадились на берег в Фитцнау, чтобы подняться на Риги и смотреть восход солнца...

V .